— Во дают, — покачал головой Рожков и спросил Селезнёва. — Откуда они? Кто такие?
— Не знаю. По-моему нервнобольные. Из дурдома, видно, сбежали.
— Похоже, — согласился Рожков. — А может из районного ансамбля «Кошкодёры».
А парень пел, вернее, кричал, надрываясь:
«Все отболит, и мудрый говорит
Каждый костёр когда-то догорит.
Ветер золу развеет без следа.
Но до тех пор, пока огонь горит,
Каждый его по-своему хранит.
Если беда и если холода.
Раз ночь длинна — жгут едва-едва
И берегут силы и дрова»…
Допеть доморощенному певцу не дали даже до припева.
— Хватит, хватит! — раздалось по автобусу. — Давай что-нибудь общее!
— Про любовь давай!
И тут вдруг кто-то из женщин звонко запел:
«Ох, полным-полна моя коробушка,
Есть в ней ситец и парча
Пожалей, душа-зазнобушка,
Молодецкого плеча».
Повтор и следующий куплет подхватили уже все пассажиры автобуса и грянула во всю свою удаль и ширь всем знакомая и родная русская песня. И слышно её было далеко окрест.
«Цены сам платил немалые,
Не торгуйся — не скупись,
Подставляй-ка губки алые,
Ближе к молодцу садись».
Парни на передней площадке сели, презрительно ухмыляясь и переговариваясь…
— А что-то Кольки не видно, — забеспокоился Рожков.
— Никуда не денется. Вон сзади едет в сопровождении своего начальства.
Рожков глянул в окно и увидел грузовик, который мчался вслед за автобусом. За рулем сидела серьёзная Клавдия. Не менее серьёзным рядом с нею восседал и Колька.
— Арестован Колюха, — сказал Рожков.
— Скоро освободится. До города уже немного осталось.
Туристы пели песню.
На привокзальной площади областного центра была обычная суета: множество людей, машин, стоянка такси с пассажирской очередью. Мимо площади по широкому проспекту шли троллейбусы, грузовики, автобусы… Вот один из них свернул на площадь и остановился недалеко от здания вокзала. Из автобуса вышли туристы с чемоданами и сумками. Их встречала миловидная девушка — представитель экскурсбюро.
— Сюда, товарищи, ко мне, пожалуйста, — звала она, собирая всех вокруг себя.
Подъехал и грузовик. Клавдия, выйдя из кабины, подала Кольке чемодан и он поспешил к толпе туристов. Клавдия долгим взглядом проводила мужа, затем села в машину и уехала.
— Ну, что, Коля, теперь погуляем на свободе? — сказал Рожков подошедшему Кольке.
— Не говори, Никанорыч. Все, баста. Началось моё времечко, — сказал Колька, ставя свой чемодан и, наклонившись к самому уху Рожкова, добавил. — Эх, Никанорыч, мне бы только…
— Ну, Никола, — засмеялся Рожков. — Этого добра хоть пруд пруди. Смотри, выбирай.
