Откровение Дионисия - Александр Алексеевич Грязев

Ночью Иоасафу опять привиделась Дарьюшка. Она явилась ему вся сияющая каким-то неземным светом и такой же светлой улыбкой на юном, почти детском лице. Точь в точь такою, какою она была в тот приснопамятный день их свадьбы…

…После венчания он, молодой тогда князь Иван Оболенский, с невестою своею Дарьюшкою приехал из церкви вновь в свадебную палату родительских хором, где молодых ждали званые гости, сваты и свахи, посаженные бояре и боярыни.

Шумела веселая свадьба и в самый ее разгар, когда дворецкий уже приказал стольникам подавать гостям очередное блюдо — жаренных лебедей, никто и не заметил, как в палате появился Христа ради юродивый Исидор, по прозвищу Твердислов.

Он подошел к жениху и возложил на молодого князя венок из луговых ромашек и васильков, тихо сказав при этом: «На-ка тебе, Иванушка, архиерейский клобук». А невесту Дарьюшку почему-то назвал Рахилью. С тем и ушел со свадебного пира блаженный Исидор.

А молодые вскоре по благословению родителей поднялись в опочивальню да и забыли об юродивом.

Но все случилось так, как и сказал прозорливый Исидор… Дарьюшка умерла при родах, как та библейская Рахиль, что была женою патриарха Иакова и умерла при родах же сына своего по дороге из Харрана в Вифлеем.

Померк белый свет для молодого князя и, похоронив Дарьюшку, отправился Иван в дальний Ферапонтов монастырь Белозерских пределов к тамошнему игумену отцу Мартиниану, у которого и постриг монашеский принял под именем Иоасаф.

Но сбылось и другое слово Исидора… По благословению Мартиниана ушел чернец Иоасаф из обители Ферапонтовской и подвизался на поприще церковном в Ростове Великом, да на Москве, а время приспело и стал он владыкой в Ростовской земле, надев архиерейский клобук.

Только не заладилось у Иоасафа с митрополитом Зосимой — тайным еретиком на православном престоле. Да и князь великий Иван Васильевич им, тем еретикам, почему-то благоволил. Оттого и покинул владыка Иоасаф свой архиерейский стол и вновь ушел в монастырь Ферапонтовский. С той поры и служит он Господу здесь, в тихой святой обители вдали от сует московских и ростовских…

… Иоасаф поднялся с ложа, подошел к рукомойнику и, ополоснув лицо, встал на колени перед образом Спасителя…

Молился он долго, а когда закончил утреннее правило, вышел из кельи на волю.

Новый день только еще начинался и в сумраке уходящей ночи предстал перед ним белый храм из камня — многолетняя мечта Иоасафа. Недавно возведенный и побеленный храм казался сказочным белым видением.