— Не дамся!… — перебил его Николай. — Не положено. Нет такого закона.
— Какого ещё закона? — переспросила Клавдия.
— А чтобы муж и жена на одной машине работали. Семейственность получается.
— Такая семейственность делу не помеха, — сказал Сергей Иваныч. — Я согласен.
Но с этим не был согласен Николай.
— Это что же выходит, — не сдавался он. — Дома с ней, на работе с ней, и с работы вместе? За что, Иваныч?
— Ничем не могу помочь, Коля, — развёл руками Селезнев. — Если женщина просит — не могу отказать. А тем более родная племянница, да ещё в таком деле. Сам понимаешь.
— Сейчас ведь не год женщины.
— Так надо, Коля, так надо. Ты сам виноват.
— А у меня отпуск на днях. Я лучше в отпуск… — как за последнюю соломинку-надежду ухватился Колька за новую мысль, пришедшую, как видно, только сейчас, но Клава уже взяла его за руку и повела к двери.
— Спасибо, дядя Серёжа, — поблагодарила она Селезнёва. — Пошли. Всё равно ничего не выревишь. Пойдём работать.
У самого порога Колька задержался и, обернувшись, выдохнул с тоскливой безнадежностью:
— За что, Иваныч? Ведь вчера вместе были.
Сергей Иваныч опять развёл руками: хоть и жалко Кольку, но ничего не поделаешь. Селезнёв опустился на стул и пододвинул вентилятор к самому лицу. В кабинет вошла секретарша.
— Извините, Сергей Иванович, — виноватым голосом заговорила она. — Я им говорила, но Клавдия…
— Ничего, ничего, — махнул рукой Селезнев, — всё правильно, Зина, всё правильно.
Секретарша заметила на столе своего начальника молочную бутылку и удивлённо спросила:
— Вы, вроде, никогда кефир не пили, Сергей Иванович?
— Запьёшь… в такую жару.
— Может быть за квасом сходить.
— Спасибо, Зина, не нужно пока.
Секретарша вышла, но двери кабинета Селезнёва, кажется, не думали сегодня закрываться: на пороге появился небольшого роста пухлый, краснощёкий здоровяк в лёгкой рубашке с короткими рукавами, этакий боровичок. В руках он держал целую пачку разных бумаг. Это был профсоюзный «бог» Александр Никанорович Рожков.
— Можно, Сергей Иваныч? — спросил Рожков от порога.
— Заходи, заходи, Никанорыч… Здорово. — Селезнёв встал и протянул руку. — С чем пожаловал?
Рожков положил перед Селезнёвым бумаги.
— Надо, Сергей Иваныч, списки утрясти.
— Какие списки? Садись.
— На получение мест в детсадах и яслях.
— Не горит? — кивнул Селезнёв на бумаги.
— Да сегодня ещё терпимо.
— Ну, тогда чуть позже.
Рожков внимательно посмотрел на Селезнёва.
— Что, нездоровится? — спросил он.
— Да, брат, тяжеловато. А ты, я вижу, как огурчик.
