— А в чём дело?
— Триста граммов, я думаю, — передразнил Колька. — А почему не пятьсот?
— Хватит, Коля, нам на двоих-то. Мало будет — добавим. А Никанорыч не пьёт ведь, завязал, — вмешался Селезнев.
— Давно ли?
— С января.
— Да Коля, уже полгода, как не выпил ни капельки. — Рожков достал из кармана брелок. — Вот смотри: как месяц пройдёт, так я и зарубку делаю. Пока она со мной, я не выпью, а она со мной всегда. Уловил?
— Во люди, а? Чем только не занимаются. И надолго ты себя испытать решил?
— Думаю, что надолго.
– Ну, гляди, Никанорыч, тебе жить…
К столику вновь подошла официантка Валя с графинчиком и закуской на подносе, а когда она удалилась, Колька занялся графином.
— Куда ты льёшь-то, Николя? — остановил его Рожков. — Эти фужеры под минералку.
— А куда же?
— Вот в эти стопки?
— Я думал, они под коньяк. Как-то непривычно водку такими напёрстками глушить.
— Терпи. Это тебе не Париж…
— За что поднимаем бокалы? — спросил Колька.
— А пусть Сергей Иваныч скажет, — предложил Рожков. — Хотя бы два слова.
— Зачем это? — заотказывался Селезнёв.
— Так положено. Для порядка.
— Давай, давай, мосье Серж, не ломайся. Тем более, что на тебя народ смотрит, — кивнул Колька на официанток.
Сергей Иваныч встал, прокашлялся, поправил галстук и, обращаясь к друзьям, вдруг заговорил по-французски. Да так ловко и складно, что Колька от удивления и рот раскрыл. Не менее его, видно, был поражён происходящим и Рожков.
Селезнёв говорил довольно долго.
— Во чешет. Как настоящий, — шепнул Рожкову Колька.
— Погоди, не мешай. Дай человеку высказаться.
Но Селезнёв уже закончил свою речь и протянул друзьям руку со стопкой.
— Ну, Иваныч, ты даёшь, — восхищённо сказал Колька. — Где это ты так по-иностранному насобачился-то?
— Поживёшь с моё, Коля, так ещё и не этому научишься.
— А ведь он, Никанорыч, ещё и не выпил. Что будет, если он сейчас врежет ещё пару стопарей?
— Пусть говорит. Всё равно по-французски никто не поймёт.
— А я ещё по-испански знаю, по-польски, по-чешски, — сказал Селезнёв.
— Скажи ещё, что по-японски знаешь, — засмеялся Колька.
— Знаю и по-японски, только несколько слов. Но это уже из другой оперы.
— Ну, ты даёшь, Иваныч, — удивился Колька. — Настоящий феномен.
— Полиглот, — подтвердил Рожков.
— Вот ведь сразу и обзовут.
— Я тебя не обзывал. Полиглот — человек, знающий много языков.
— Ну, тогда ещё ничего.
— А как всё-таки в жизни интересно получается, Никанорыч, — размышлял Колька. — Живёшь рядом с человеком долгие годы, ведь дядя родной, можно сказать, а совсем ничего о нём не знаешь. Расскажи-ка нам, Сергей Иваныч, что-нибудь из жизни своей.
