— Головы еще дороже, — сказал начальник.
— Так, — сказал урядник, вздыхая и кладя первым свое ружье на песок. — Других распоряжений не будет?
— Будет, — сказал начальник. — Если еще вмешаетесь, станичники, красного петуха пустим. Хаты у вас деревянные, лето жаркое, а пожар станицу любит.
Урядник снял фуражку и бросил ее на песок:
— Дьявол попутал, господин начальник! Даем клятву. Не только сами не пойдем — и других не пустим.
Казаки все кинули фуражки на песок:
— Даем клятву, господин начальник!
— Ладно. Садись по лодкам!
Уже с середины реки урядник крикнул:
— А ружья-то когда-нибудь вернете, господин начальник?
Пархоменко рассмеялся:
— Когда-нибудь вернем.
Пора страдная, горячая. Пшеница в поле сухо звенит спелыми колосьями. Между рядов ее тянутся к Макарову Яру брички и дроги, хотя все селение уже занято вплоть до ветряков съехавшимся народом. Приехали крестьяне помещиков и Воробьева, и Дорошенко, и Подстаканникова, и двух друзей — Куницы и Пробки, и Гусарова, и множества других. Они едут среди рядов пшеницы с ее желтогалунным блеском и с хохотом глядят, как помещичья скотина идет в стойла без пастуха.
На площади продолжается митинг. Площадь охраняют крестьяне, вооруженные вилами и ружьями, отнятыми у стражников и казаков. Посреди, на площади, как раз против ворот экономии, стоит стол, а рядом с ним другой, поменьше. На этом столе лежат трофеи — двадцать пять казачьих фуражек.
Крестьяне опять рассказывают об избиениях: кто-то из приехавших плачет, кто-то радуется, что приехал, а какая-то старуха требует, чтобы отперли церковь и разрешили подать «грамотку» о здоровье Ивана и Александра — «крестьянских защитников». Поскрипывают брички, битком набитые народом, распространяя запах отличной колесной мази и прекрасно накормленных помещичьим сеном коней. Женщины одеты по-праздничному, на них свежие коленкоровые кофты, похожие на ковыль ленты; атласно-красные платки горят, червонные юбки шуршат, ярко начищенные ботинки отражают все, что можно отразить. Женщины стоят, обняв друг друга за плечи. И когда Александр на рыжем коне, пробираясь через площадь, чтобы проверить караулы, говорит: «Извиняюсь, посторонитесь», и женщины, полуоткрыв алые рты, и мужчины, поглаживая усы и поправляя соломенные шляпы, — все говорят:
— Гарные люди приехали, гарные!
А крестьянин, что подвез Ивана после дождя, кричит на всю площадь:
— А то не я первый сказал, шо гарные люди к нам едут?
Голоса ораторов твердеют:
