Евлампий Григорьевич совсем на него рассвирепел. «Уж пойдешь ты у меня на каторгу! Посмотрим, как там поогрызаешься», — зло подумал он и на том немного успокоился.
Они оказались в самой дальней комнате квартиры. Единственное окно было плотно затянуто промасленной серой бумагой, в какую обыкновенно заворачивают москательный товар.
В комнате сидели трое. Совсем безусый юноша с жидкими светлыми волосами. На нем была темно-серая рубашка с косым воротом и чистые купеческие сапоги, смазанные салом. Мужчина лет тридцати, с болезненно-бледным лицом и большими темными глазами. Вначале Евлампий Григорьевич подумал, что это какой-нибудь Абрам из местечка, много их среди бомбистов (и чего их совсем не сгонят?), но, приглядевшись, понял, что ошибается. Слишком уж лицо тонкое и нос явно не жидовский. Третий выглядел так, будто оказался здесь случайно. Он разглядывал комнату и сидящих в ней с настороженным любопытством. Светлый костюм, явно заграничный, слишком уж фасонистый, черные лаковые ботинки, ровный легкий загар, волосы чуть вьющиеся, русые, глаза серые, с выражением. Тычинский прищурился, чтобы получше запомнить всех, представляя, как опишет в отчете.
— Знакомьтесь, — обратился Иван к присутствующим. — Это наш новый товарищ, Евлампий Тычинский, приказчик с Никольской мануфактуры. Присаживайтесь, — это уже относилось к Тычинскому.
Он послушно сел в уголок, представил себе лист бумаги и мысленно взял в руки перо. Ему легче запоминалось, когда он воображал, будто записывает.
— Алексей Кротов, — Иван стал по очереди представлять присутствующих, начав с юноши, — Антон Борисоглебский, Дмитрий Истопчин, я, Иван Кольцов. Мы члены боевой группы «Молодая Народная Воля». С целями нашими вы давно знакомы, я регулярно вижу вас на собраниях. Позвал вас, потому что вижу единомышленника, в каких мы несомненно нуждаемся.
Евлампий Григорьевич сглотнул слюну и натужно кивнул.
— В-в-всегда.
— Вот и славно, — улыбнулся Кольцов, похлопав Тычинского по плечу.
Затем он нагнулся и вынул из-под стола простую черную библию. Из дешевых. На плотной бумаге, большими буквами текст. Их еще называют деревенскими. Открыл и… Евлампий Григорьевич едва удержал руку, чтоб не перекреститься при виде такого святотатства. Страницы посередине были вырезаны квадратом, а внутри… адская машина! Тычинский их раньше никогда не видел, но сразу догадался, что это именно она. Внизу что-то тяжелое, должно быть динамит, обмотанное коричневой масляной бумагой, к нему почтовыми бечевками сбоку примотана склянка с ртутью, а поверх этого две стеклянные трубки, господи прости, крестообразно. На каждой по свинцовому грузилу от придонных сетей. Одна поменьше, другая побольше.
