Герцог широко улыбнулся и поднял свой стакан:
— За правду!
— За правду, — повторила Элиза, отметив, что ее голос не дрогнул. Ее мать гордилась бы ею.
— С чего начнем? — Уиклифф задумчиво прихлебывал бренди, стоя рядом с ней слишком близко, словно хотел устрашить ее своими габаритами и своей близостью. Это сработало. — Я обеспокоен, — сказал он, и ее напряжение немного ослабло. — Меня не волнует, что вы взяли мой нож.
Вдруг в его ладони сверкнуло серебряное лезвие.
— Я мог бы счесть это мелким воровством или даже беспечностью, но он явно потребовался вам для защиты.
— Ммм… — уклончиво протянула Элиза. Без абсолютной необходимости она ничего не скажет.
— Вы знаете, Элиза, что за вами кто-то следил?
А он сообразительный, этот герцог. Она в замешательстве закусила губу. Это совсем не то, чего она ожидала. По ее предположениям, Уиклифф должен был бы вышвырнуть ее из дома. Ему не полагалось знать, что она в опасности, и, уж конечно, она не ждала от него помощи или сочувствия.
Он принялся шагать по комнате, а она стояла совершенно неподвижно — в ней словно все замерло.
— Кто он?
Элиза неслышно ахнула и принялась лихорадочно придумывать ответ. Но чертовски трудно думать, когда Уиклифф рядом и смотрит на нее бархатистыми карими глазами, когда татуировка искушает, вызывает странное желание прижаться к мускулистому торсу. Герцог потягивал бренди. Элизе до боли хотелось почувствовать его вкус на губах Уиклиффа.
«Думай, Элиза, думай!» Что ему сказать? Что она Великосветская корреспондентка или… сказать правду о Лайаме? Обе тайны погубят ее в глазах герцога. Если она уже его не потеряла, открытие любого из этих секретов довершит дело. Но если она хочет получить десять тысяч фунтов, которые предложил лорд Элванли — а она, видит Бог, этого хочет, — тогда нужно признаться герцогу.
— Его зовут Лайам, — сказала она.
— Подлый тип, — заметил Уиклифф и отхлебнул бренди, словно чтобы смыть мысли о нем.
— Верно, — горячо согласилась Элиза.
— Мне интересно, что этот мерзавец хотел от вас?
— Я не знаю…
Она больше не хотела лгать. Если в вязанье пропущена петля, то стоит посильнее потянуть за нитку, и вся шаль распустится. Если она ответит на один вопрос, то вскоре признается в том, чего не говорила никому.
Герцог осушил стакан, поставил на стол, положил рядом нож.
— Это не случайное нападение, — твердо сказал он. — Никто не станет носить с собой пропитанную хлороформом тряпку просто на случай встречи с юными леди на улице.
