— Какой работы за границей? Кем?
Веселое настроение не покидало Щавелева, он рассмеялся.
— Да разве важно кем? Должность вам найдут — не беспокойтесь! И такую должность, которая будет соответствовать вашим знаниям, способностям, опыту. В полпреды вы пока не годитесь — не так ли? А остальное будет зависеть от вас самих.
Он сильно, до боли сжал руку Антона и, не отпуская ее, вдруг спросил, есть ли у него невеста. Услышав смущенный утвердительный ответ, посоветовал поскорее поговорить с ней: ведь ей, вероятно, придется поехать с ним.
Узкими, безлюдными переулками Антон вышел к Историческому музею, прошел по краю огромной в своей необъятной пустоте Манежной площади и, посмотрев издали на черные, лаково мерцающие окна университета, почувствовал страшную тоску, вызванную ощущением большой и непоправимой ошибки: только незрелый ум мог свернуть с прямой и ровной дороги на скользкую тропу неизвестности и риска. Направляясь к Арбату, Антон замедлил шаги, чтобы придумать убедительные доводы в оправдание своего отступничества.
Фекла, впустившая его в квартиру Дубравиных, зажгла лампочку и положила на подставочку у зеркала расческу. Это делалось по велению Юлии Викторовны, которая не хотела видеть в своей квартире непричесанных студентов и аспирантов. Пока Антон причесывался, Фекла рассказала ему, что «Егорий Матвеев в своем кабинете с прохвессором Быстровским и этим… как его? Ватуйкиным… Юли Вихторны дома нетути и Катерины Егорьевны дома тоже нетути, однако она обещала скоро прийтить».
Антон шел к Кате, и встреча с Быстровским, Ватуевым и даже Георгием Матвеевичем не обрадовала его. Он собрался было потихоньку уйти, чтобы подождать Катю под «их» часами. Но дверь профессорского кабинета распахнулась. Появившийся на пороге Дубравин увидел Антона и крикнул кому-то в глубину кабинета:
— Я же говорил!.. Он пришел!..
Профессор шагнул в прихожую, протягивая обе руки. Дорогой костюм, очки в роговой оправе, тщательно причесанные, густые, с проседью волосы не могли скрыть его происхождения: это был крестьянин — широкоплечий, жилистый, с длинными, крупными руками. Большелобый, скуластый, с носом-картошкой и мелкими, глубоко посаженными маленькими черными глазами, профессор совсем не походил на тот идеал интеллигента, который воспевала в своих разговорах Юлия Викторовна. Она называла мужа «полуинтеллигентом первого поколения», поясняя с великодушной, прощающей улыбкой, что настоящим интеллигентом может стать только тот, у кого, как, например, у нее или Игоря Ватуева, отец, дед и прадед занимались умственным трудом и росли в интеллигентной среде. У профессора же мать умерла неграмотной, отец два месяца ходил в церковноприходскую школу, научился только расписываться печатными буквами и не всегда расставлял их в должном порядке. «Мог ли из такой семьи выйти настоящий интеллигент?» — воскликнула она однажды, победно оглядывая слушателей. Ватуев отрицательно покачал своей красивой «есенинской» головой. Катя опустила ресницы, и только Антон недоуменно спросил: «Почему же нет? У меня мать тоже неграмотная, а отцу чтение дается с таким трудом, что с него пот градом катится». Юлия Викторовна лишь жалостливо улыбнулась. Георгий Матвеевич положил руку на плечо Антона: «Юлия Викторовна права. Одного ума и образования мало, чтобы стать интеллигентом, нужно еще изрядно прожить среди них, черт бы их побрал!»
