Между Катей и Антоном давно установились ровные дружеские отношения. Хорошо сложенная, привлекательная, она нравилась Антону. Свободное время они часто проводили вместе, хотя иногда Катя пропадала целыми вечерами с Ватуевым: она увлекалась танцами, а Игорь слыл великолепным танцором. Не видя ее по нескольку дней, Антон скучал и по дороге на квартиру или на дачу Дубравиных даже волновался. Все, кто знал молодых людей, считали их влюбленной парой, и в душе Антон соглашался с ними, хотя о любви они еще не говорили. У них не было ни вспышек ревности, ни ссор, вероятно, поэтому Антон верил в родство их характеров. В своих мечтах он видел Катю рядом с собой, как себя рядом с профессором Дубравиным: сначала ученик, затем помощник и, наконец, коллега.
В трубке зазвучал уверенный басок Георгия Матвеевича:
— Антон Васильевич? Рад, что позвонил. Немедленно возвращайся в Москву.
Профессор Дубравин говорил, как обычно, громко, ясно, отчетливо. Многолетняя привычка приучила его строить и произносить фразу так, что в ней легко чувствовались запятые, двоеточия, точки, не говоря уже о вопросительных и восклицательных знаках. И теперь он коротко и четко рассказал, что Антоном всерьез заинтересовались «наверху», запросили его личное дело и характеристику, а позавчера попросили декана Быстровского разыскать и прислать к ним самого Карзанова.
— Кому и зачем я понадобился? — прокричал Антон.
— Точно и Быстровский не знает, — ответил Дубравин. — Но полагает, что речь идет о работе за границей: вероятно, из тебя хотят сделать дипломата.
— Ну какой из меня дипломат? — крикнул Антон, хотя тут же подумал: а чем он хуже своих товарищей или сверстников, посланных работать за границей?
Конечно, он не мог тягаться с Володей Пятовым: тот уже более двух лет служил в Германии; в Риге, где Володя вырос, его соседями были немцы, и он говорил по-немецки не хуже их. Трудно сравниться и с Жаном-Иваном Капустиным, которого отыскали в Казани, куда он уехал после окончания университета, и послали за границу на такую загадочную работу, что он даже ближайшим друзьям — а с Антоном они жили в одной комнате три года — не захотел сказать, куда его направляют и чем он будет там заниматься. Жан-Иван родился в Бельгии в семье русского эмигранта. Его окрестили Жаном, хотя родители звали Иваном. Студенты, посмеиваясь над ним, обращались к нему только по имени и отчеству — «Жан Захарыч», — уж очень забавным было это сочетание! Но все преклонялись перед его знанием французского языка. Сашка Севрюгин, посланный в Прагу, не блистал ни лингвистическими способностями, ни успехами в учебе. На факультете его прозвали Сашка-Некогда, потому что он всегда был занят общественными делами и на вопрос друзей, как он поживает, отвечал торопливой скороговоркой: «Некогда мне поживать, некогда». Давний друг Антона — Тихон Зубов, находившийся ныне там же, где Володя, в Берлине, был направлен на корреспондентскую работу за границу «в знак особых заслуг на газетном фронте», как с усмешкой говорил сам Тихон: пять лет подряд он редактировал факультетскую стенгазету. И другие однокашники Антона по университету были отобраны для зарубежной работы по неведомым ему основаниям. Мишка Горемыкин, попавший в их число, не отличался вообще никакими способностями, но зато прекрасно знал английский: он провел детские годы в Англии, где работал его отец. А Олег Ситковский, процветающий ныне в Стокгольме, славился лишь тем, что умел вовремя поднять руку и блеснуть перед профессором заученным ответом или просто анекдотом… И все же Антон счел нужным повторить: «Какой из меня дипломат!»
