Карчарос. Одни склонны думать, что волшебники бывают либо бородатыми и строгими, либо бородатыми и неуклюже дружелюбными, либо бородатыми, угрюмыми и неопределенно зловещими. У Карчароса ничего этого не было. А было у него широкое, открытое, добродушное лицо, его голубые глаза были несколько маловаты, зато излучали предельную искренность. Волосы Карчароса при любом освещении отливали золотисто-рыжим, как будто над его головой всегда сияло солнце. Когда он говорил, в голосе его звучало низкое мурлыканье, смахивающее на пение великанской цикады. Во всех Пустошах не нашлось бы ни единой живой души, которая не боялась бы Карчароса.
Нет, одна все-таки нашлась. Но об этом позже.
Если Карчаросу случалось забрести в крестьянскую хижину и вежливо — исключительно вежливо! — попросить последний кусок хлеба в доме, или последнюю бутылку вина, или даже поросенка, которого откармливали к Дню воров, как вся семья опрометью кидалась исполнять его распоряжение. Несомненно, вы можете это представить, но что бы вы подумали, увидев, как потом, когда Карчарос уходил, все спешили на красный земляной порог и принимались рассматривать жалкий садик перед домом, проверяя, не сложились ли отпечатки ног волшебника в причудливый узор, как от танца? И если да… о, если вдруг сложились! Что бы вы подумали, увидев, как все эти крестьяне тут же изо всех сил кидаются прочь, не беря с собой ничего — ничегошеньки! — и никогда больше не возвращаясь? Полагаю, вы бы тоже присмотрелись к этим следам, верно?
Сколько я знавал волшебников и слышал о них, единственным, чья сила выражала себя исключительно через танец, был Карчарос. Люди в основном думают, что волшебники воплощают свою волю посредством магических жестов, заклинаний или даже песен, как Ам-Немил или сам Сэвису, речь которого с младенчества была настолько искажена, что он иным образом не мог себя выразить. Но танец… насколько мне удалось выяснить, Карчарос был единственным, но, возможно, я ошибаюсь. Я вовсе не настолько искушен в этих делах, как может показаться. Ланак, волшебник из Каракоска, которого я и по сей день навещаю ради его общества и черного пива, всегда считал, что Карчарос открыл способ каким-то образом настраивать тело на мировые энергетические потоки, тем самым выкачивая бесконечные силы путем движения. На этот счет у меня нет своего мнения, однако мне кажется, что дело обстоит именно так.
Северные Пустоши подобны лоскутному одеялу: холмистая красная пустыня перемежается клочками пахотной земли, которую обрабатывают крестьянские семьи, редко встречающиеся друг с другом. И все же каким-то образом слухи путешествуют — иногда кажется, что почти мгновенно — от каменистого восточного края, который я знаю лучше всего, до нескончаемых глинистых холмов, по которым ходят лишь сумасбродные путники, упорно верящие в существование драстового рудника. Когда я еще бывал в тех местах, их жители вспоминали о Карчаросе, уверен, что вспоминают и поныне. В Пустошах истории живут долго.
