Редеет речь живыми небесами
Иных времен. Альпийскими лесами —
Льняным плащем — покрыт всемирный храм,
Крупчатой солью гибельных морозов.
Ежевой рукавицей стоеросов
он — и повернут внутрь, к Иным Мирам.
2
Элизийский роман о Швейцарии горной,
ледяной безвоздушный Давос,
мы проходим тропой синтаксически-торной,
словно впавшие в анабиоз.
Нас ведет восхитительный старец — с сигарой,
улыбающийся, как дитя, —
добрый бюргер, ганзейский союз с Ниагарой
Темноты заключивший шутя...
В царстве мертвого мы слюдяного ландшафта.
И хитрец молодой среди нас.
Группа праздных гуляк. Сеттембрини и Нафта —
правда в профиль и правда анфас.
А еще — простоватый румяный вояка,
странно схожий с другим молодцом,
прогремевшим в бродячей России двояко-
сексуальным форельным свинцом. —
Или из дубоватых баталий Толстого
красной девицей выглянул он —
белокурый варьянт Николая Ростова,
верноподданный ветхих корон?..
Зачитаюсь... В саду нашем — хмуро и сыро,
Австро-Венгрия пышногниющая астр...
Но, увы: ни чумы, ни Платонова пира —
дверь не хлопнет, графита никто не подаст.
3
Гляди: пирамидальные шинели
самодовольно-генеральских елей
в широкое построены каре.
Какая утешительная проза
написана узорами мороза
на их красно-коричневой коре!
Всё это мне напоминает Гёте —
хрустальным звоном, блеском позолоты
и стужей безразличья. Говоря
по правде, я люблю его надменность,
его придворность и несовременность,
его стихи в мундире декабря.
Искусство, скажут, зеркало души.
А я скажу: ломай карандаши
и жги бумаги, ежели — и правда!..
Притворная музыка Аонид
мне душу не целит, а леденит —
как исповедь... Поэзия — неправда.
4
В итоге плаванья сырого
берем в порту пивной редут.
Так-так... Бавария, здорово! —
и ты, коричневая, тут —
музыки дойная корова...
Но профиль Людвига Второго
уже в таверне не дадут —
на сдачу с кайзерской банкноты
расцветки северных зевот.
(Все венценосцы — идиоты,
но Людвиг — славный идиот!)
Что помню? — Леверкюна ноты,
полет валькирии... Вот-вот
сопьюсь, испытывая зависть
к народной жизни площадной...
Хочу раздолий швабских завязь
сравнить с блакитной стороной! —
Но доведет ли, заплетаясь,
до Мюнхена язык хмельной?
* *
*
[Николай Полевой] кончаясь, повторял…
своей без пяти минут вдове и старшим сыновьям:
— В халате и с небритой бородой.
Самуил Лурье
Костюм — из Италии… В нем, думаю, и похоронят…
Из разговора
Решай же, смертный, как тебе —
в халате ль, скажем, и небритым,
в наряде ль юнкерском расшитом,
иль пусть сыграют на трубе?
