,8 утра.
Снилось: резное, коричневое с желтым стекло.
С. Л. Франк — «С нами Бог». Очень значительная, порою на грани фола, ревизияцерковногохристианства. Но, может быть, «так и надо»… Но вот, например, это: «Настоящие гениальные государственные деятели — подлинные мастера жизни, люди типа Кромвеля, Наполеона, Бисмарка» etc… Какая-то «леонтьевщина». Сколько людей положил Бонапарт в целинных снегах России — тьмы, тьмы и тьмы — и «не за фунт изюму». Неужели не жалко?
Впервые эту книгу я читал в середине 70-х (из библиотеки Димы Борисова). И эту, и «Свет во тьме», и «Духовные основы общества». Очень большое оказали влияние на меня.
14 января,4 утра.
Пришло тяжелое письмо (электронное) от Изольды, жены Бори Думеша. Он уже, считай, скоро год, как тает от рака и вот, видимо, началась агония. Не ест, не пьет, уже и худо соображает (еще на Рождество брал трубку, подбадривал меня: «Мне немножко лучше»). Друг по жизни. И как сейчас помню 1 сентября 1954 года, когда увидел его — еврейского с челочкой мальчика — впервые.
Этим летом вместе с ним ездили — за рулем Наташа — в Рыбинск, а возвращались порознь, он на день там задержался (в Ярославле мы ночевали в гостях у владыки Кирилла, а он — в епархиальном доме). Я вроде бы в воскресенье вылетаю, хочу успеть его повидать, но прицепился артроз и сегодня, пусть и несильные, в ногу вернулись боли.
Борис… Всегда бодрый, даже бравировавший небережением здоровья, много куривший, всю жизнь ездивший на работу за город полтора с лишним часа.
440.Ну какой, скажите мне, еврейский мальчик без скрипки. Классе в 3-м и Боре купили скрипку. А музыкальный слух у него был не тоньше, чем у меня. Помню, с какой зверской мордашкой натирал он канифолью смычок.
Третий день крутится в мозгу некрасовское:
Глашенька! Пустошь Ивашево —
Треть состояния нашего,
Не продавай ее, ангельчик мой! —
какая-то бредятина.
15 января,пятница, 1420.
Сейчас пришло сообщение: вчера в восемь вечера Борис скончался.
В Борисе была «брутальность», презрение к достатку, «респекту»: ездил в общих вагонах, в утрамбованных народом автобусах, игнорировал соображения комфорта; мог пересекать «пространство», которое я бы — поленился. Прошлым летом в солнцепек он вышел из нашей машины, не доезжая Пошехонья, и пошел пешком в какую-то деревню, даже названия ее хорошенько не зная — к знакомым на дачу. На обратном пути, волнуясь, что солнцетакимбольным противопоказано, что с транспортом там беда, безуспешно пытались мы отыскать и ту деревню и тех знакомых. Тщетно. А он — нашел. Проделав тогда по жаре километров восемь. Он до последнего просто презирал любой сложности неудобства.
