Чего только во сне не увидится — и не услышится. Уже пробуждаюсь под Наташин голос: «Кладу эту бутылку в чемодан, в знак того, что наше отплытие в Японию на „Корсаре” необратимо».
17 января,вторник, 920 утра.
Через час в Москве (в Косьме и Дамиане) отпевают Бориса. А я сейчас на Дарю.
«Ужастики», чернуха — пряная составляющая гламура. (Так же как безобразие какого-нибудь Раушенберга — полноправная часть нынешнегосалона.)
Тихие радости коньюнктурщика-конформиста: жениться на дочери «правильного человечка», познакомиться с «нужными людьми»; набрать в легкие воздуха и —попросить, навязать себя.
Так Евтушенко незапрограммированно вылезает выступать там, где его не ждут, шлет ведущему вечера записку: прошу слова! и уже не дожидаясь согласия — к микрофону, и пошло фиглярство.
18 января,понедельник, Переделкино.
Уже 4 дня землетрясению на Гаити — жертв сотни тысяч, невинных бедняков, не причинявших земле вреда. За что? Куда Бог смотрит? Невероятно. Ну ладно, тряхнуло бы Рублевку, Барвиху — там это было бы справедливо. А за что нищих, невинных? (Депрессия.)
Сон: едем по улочке, упирающейся в закипающий океан. Вал впереди накрыл зубец скалы; мы попятились. Но пена следующего — уже бежит по ветровому стеклу.
19 января,Крещенье.
Когда-то в допотопные времена у меня в этот день проводили обыск. Стоит зима, про какие мы уже позабыли: «мороз и солнце» и — простите самоцитату рядом с Пушкиным — «окна в подпалинах инея, тронутых солнцем с утра». Такие зимы стояли в 70-х, когда я работал в Никольском, ездил в Каргополь, жил в Апрелевке. Исчез навык к таким зимам: не знаю, как и в чем выходить на улицу.
Такогомороза у меня много в стихахтех лет:
Медовым морозцем любимой роток обметало.
От лисьей папахи еще золотистее стало.
20 января.
В Донском заказал Сорокоуст по Борису. Постоял у А. И., у Ильина и Деникина. Шапки снега на могильных камнях — словно белые куколи, шишаки.
Гениальныезавораживающиестроки Пушкина:
Игралищатаинственной игры,
Металися смущенные народы;
И высились и падали цари;
И кровь людейто славы, то свободы,
То гордости багрила алтари.
«Кровь людей» — какое простое, страшное, удивительное словосочетание: не просто, «как обычно» —кровь, акровь людей. Даже объяснить не могу: отчего этотакстрашно.
Непонятным образом попался мне на глаза тридцатилетней давности «Континент» (№ 91), а там давно забытая статейка моя «О мнимостях в литературе». Читал, словно чужую, и порадовался крепости руки (какой теперь у меня уже нет):
