Петербургская повесть | страница 4

Да, другим, совсем другим представлялся ему Петербург…

Он-то мечтал: приедет — и сразу в театр. Будучи в гимназии, он выспрашивал в письмах своего друга Высоцкого, уехавшего в столицу: «Ты мне мало сказал про театр, как он устроен, как отделан. Я думаю, ты дня не пропускаешь, — всякий вечер там». И Гоголю виделось — он тоже в театре, в креслах. На нем синий фрак с металлическими пуговицами, сшитый у лучшего портного по последней моде.

И это не сбылось. Приехал, огляделся, не захотел быть посмешищем, побежал к портным.

А у них цены, цены… Приоделся кое-как и остался без денег. А без денег в Петербурге никуда не сунешься.

«Это все заставляет меня жить, как в пустыне, — продолжал он свое письмо, — я принужден отказаться от лучшего своего удовольствия видеть театр. Если я пойду раз, то уже буду ходить часто, а это для меня накладно, т. е. для моего неплотного кармана».

Гоголь приписал еще несколько строк и поставил точку. Больше писать не хотелось.

«Извините… Не могу более писать. На первый раз довольно. Ваш покорнейший, на век вам преданный сын Н. Гоголь.

Адрес мой III-й Адмиралтейской части на Гороховой улице подле Семеновского моста в доме купца Галибина под № 130».

Гоголь запечатал письмо и велел Якиму отнести его на почту.

Узнав из письма сына о болезни Голенищева-Кутузова, Мария Ивановна посоветовала не тревожить болящего. На что Гоголь ответил: «Вы мне советуете не беспокоить Логгина Ивановича моим определением: оно бы и хорошо, когда бы я мог ничего не есть, не нанимать квартиры и не изнашивать сапог, но так как я не имею сих талантов, то есть жить воздухом, то и скучаю своим бездействием, сидя в холодной комнате и имея величайшее несчастие просить у вас денег, знавши теперешние ваши обстоятельства».

Деньги… Это слово преследовало его с раннего детства. Гоголи не были бедны. Имение в Полтавской губернии — более тысячи десятин земли, четыреста крепостных душ. Но беда заключалась в том, что имение давало мало дохода. Продавать зерно, фрукты, скот было некому. Папенька Василий Афанасьевич завел винокуренный заводик, но и это не спасало. Денег не было. Не имелось даже средств учить Никошу. И если бы не «благодетель» — Дмитрий Прокофьевич, который похлопотал, чтобы мальчика перевели в гимназии на казенное содержание, — неизвестно, получил ли бы Гоголь порядочное образование. Ведь за учение и пансион надо было платить 1200 рублей в год.