Петербургская повесть | страница 5
Деньги… В гимназии его мучило вечное отсутствие денег. Он то и дело просил родителей: «Да еще пришлите пожалуйста деньги портному, который мне каждый день надоедает. Вы не поверите, как страшно иметь заимодавца. Я ему должен за пошитье сертука 10 рублей». «Ежели угодно вам будет, чтоб я учился танцовать и играть на скрипке и фортепиано, так извольте заплатить 10 рублей в месяц. Я уже подписался хотевши учиться на сих инструментах так же и танцованию, но не знаю как вам будет угодно». «Ежели вы можете, то пришлите мне 10 рублей на книгу, которую мне надобно купить, под заглавием Курс российской словесности».
Деньги… Чем взрослей он становился, тем тягостней было выпрашивать каждый грош. Особенно после смерти отца, когда на руках у матери остались кроме него еще четыре дочери: мал мала меньше.
Гоголь видел, как собирала Мария Ивановна те несколько сот рублей, с которыми отправила его в Петербург. И опять мольбы о помощи.
Но что он мог поделать один в чужом городе? Бывало, в Нежине, в пансионе, когда жилось голодновато, можно было отписать домой, чтобы прислали из Васильевки провианта: свиного сала, домашних колбас, любимого лакомства — сушеных вишен без косточек. А тут не отпишешь.
Надежда на протекцию лопнула. Старик Трощинский умер. А Голенищев-Кутузов, хоть и выздоровел, ничем не помог. И Гоголь понял, что в устройстве своей дальнейшей судьбы может рассчитывать лишь на самого себя.
Между тем его первая зима в Петербурге подходила к концу. Наступила весна, если справедливо назвать весною хмурое неприветливое небо, тусклое солнце и голые деревья. Как все это отличалось от его родной Украины! Здешняя весна напоминала худосочную бледную петербургскую барышню.
И все же Гоголь радовался теплым дням, которые как бы нехотя природа дарила столице. Он не мог похвастать выносливостью, крепким здоровьем и изрядно мерз в своей легкой шинели. Холода приковывали к дому. Теперь же сделались возможны длительные прогулки, и Гоголь получше рассмотрел Петербург.
Увиденное озадачило. Город и его жители показались удивительно странными. «Тишина в нем необыкновенная, никакой дух не блестит в народе, все служащие да должностные, все толкуют о своих департаментах да коллегиях, все подавлено, все погрязло в бездельных, ничтожных трудах, в которых бесплодно издерживается жизнь их».
Можно только удивляться, с какой проницательностью юный провинциал, без году неделя проживший в Петербурге, уловил самую суть духовной жизни столицы.
