Шли дни, и рана Ото зажила,
Но гордость глубже ранена была;
Открытый недруг Лары, он готов
Назвать друзьями всех его врагов;
Твердит, что с Лары власти их страны
За Эццелина б стребовать должны.
Кого страшил пропавший? Кто другой
Его своею устранил рукой,
Коль не был тут замешан человек,
Чью честь он мог бы погубить навек?
И тайна, столь любимая толпой,
И слухов самых вздорных шумный рой,
И то, что Лара не завёл друзей,
Не добивался склонности ничьей
И не искал доверья ничьего;
И это боевое мастерство,
Которого не ждёшь от мирных рук,
И ярость, в нём открывшаяся вдруг —
Ведь это был не просто гнев слепой,
Который угасает сам собой;
То был глубинный, стойкий пламень зла,
Всю жалость в сердце выжегший дотла,
Жестокость, возникающая в тех,
Кого и власть пресытит, и успех;
Всё, всё против него! К тому ж толпа
Щедра на брань, а на хвалы скупа.
И гром над Ларой грянул, наконец!
Кругом враги, а сгинувший пришлец
Как будто рядом — жив он или нет,
И надо за него держать ответ.
