Неможется — иль тяжко одному.
Его тоска меж этих стен царит,
Но в замок вход приветливо открыт
Для всех, кто обездолен и гоним;
Познало сердце Лары жалость к ним,
И он, кто власть имущих презирал,
На бедноту с участием взирал;
Придут они к нему — без лишних слов
Он принимает их под свой покров;
И смотришь, обретает с каждым днём
Вассалов новых. Но явился в нём
Особенно радушный властелин,
Когда исчез бесследно Эццелин.
Быть может, Лара ждал беды с тех пор,
Как между ним и Ото вышел спор;
К народу, не к сословью своему
Казался он привержен — почему?
Расчёт? Тогда он верно рассчитал
И в нужном свете пред людьми предстал.
При нём всегда прибежище найдет
Бежавший от безжалостных господ;
Не грабит он крестьян; его рабы
Украдкой не клянут своей судьбы;
Накопленного не отнимут тут,
Презренью жалить бедность не дадут…
Завлёк он всех: заверил юных он,
Что каждый вскоре будет награждён;
Вражде сулил, что вскорости она
Отмщенья жажду утолит сполна;
Любви несчастной обещал с пути
Мешавшее неравенство смести;
Ему бы только объявить одно:
Что рабство навсегда отменено!
И миг настал: задуманную месть
Решился Ото в действие привесть,
И вдруг узнал, что тысячную рать
Сумел преступник вкруг себя собрать:
Рабов, чьи цепи пали в этот час,
Презревших мир и мнивших: Бог за нас!
Не вспахивать земли отныне им,
Лишь рыть могилы деспотам своим!
Сей клич злодейство призван оправдать
И вид неверный истине придать;
Свобода, вера, мщенье — звук любой
Повлечь способен бойню за собой;
Подчас коварство бросит пару слов,
И вот уж угощенье ждёт волков!
