Так и не сказав ни слова, Мирейн пошел прочь. Вдали, на вершине жреческой башни, одинокий пронзительный голос пел гимн солнечному восходу.
По цепочке дворов Мирейн спустился к внешнему караульному двору и конюшням замка, и здесь напряжение наконец стало покидать его. Настроение улучшилось, когда он, останавливаясь то тут, то там, бродил вдоль длинных рядов стойл, среди грумов, высокое призвание которых не оставляло им времени глазеть на принцев, мимо племенных кобыл и обучаемых жеребят, гунтеров, скаковых кобыл и свирепых боевых жеребцов, каждый в отдельном армированном стойле. Вадин был вынужден признать, что у принца наметанный глаз на породистых сенелей[2]. Мирейн проигнорировал высокомерную пятнистую кобылу, отдав явное предпочтение неприметной маленькой мышастой кобылке в соседнем стойле — самой непривлекательной и самой быстрой из всех королевских кобыл. Он не сдвинулся с места, когда жеребец принца Морандена начал грозить ему своими отточенными рогами, и этот высокий полосатый мышастый жеребец в смятении отступил. Он убедил белорогого гнедого принять лакомство из своей руки.
Когда он повернулся к Вадину, лицо его почти повеселело.
— Покажи мне своего, — сказал он.
Вадин и не подозревал, насколько он обезоружен, пока они не оказались в меньшем крыле среди коней оруженосцев. Его серая Рами прохлаждалась где-то в середине ряда. Круп ее был только чуточку менее костляв, чем его собственное тело; однако кисточка хвоста была густой и шелковистой, а ноги — длинными и тонкими. Она изогнула свою по-змеиному гибкую шею, насторожила длинные уши и посмотрела на них кроткими серебристыми глазами. Вадин растаял под этим чистым взглядом.
— Она прекрасна, — сказал Мирейн.
Вадин едва не утратил самообладание.
— У нее слишком длинные уши, ребра торчат, задние ноги вывернуты наружу.
— Однако у нее шелковый аллюр и золотое сердце.
Мирейн подошел к Рами, и она позволила ему дотронуться до себя. Даже до своей головы. Даже до подрагивающих ушей. Она тихонечко выдохнула в плечо чужеземца, и Вадин понял, что его сердце сейчас лопнет от ревности.
«Она моя! — Вадин с трудом сдерживал крик. — Я вырастил ее из жеребенка. Никто, кроме меня, не сидел у нее на спине. В прошлом году она выиграла Большую скачку в Имехене, от Анхея до Мораджана между восходом солнца и полуднем, а оттуда пошла прямо в общую схватку, где юноши соперничали друг с другом, чтобы стать мужчинами. Она ни разу не дрогнула, даже при встрече с рогатыми жеребцами».
