перевод Л. Мотылев
Жена Паркера сидела на полу передней веранды и лущила фасоль. Паркер — тот сидел поодаль на ступеньке и угрюмо смотрел на нее. Убожество, убожество. Тонкая кожа обтягивает лицо туго, как кожура луковицу, глаза серые и колючие, как острия ледорубов. С чего он женился на ней, Паркер понимал — по-другому ее нельзя было добиться, — не понимал только, с чего он теперь с ней валандается. Ко всему, она была с животом, а беременные не шли у него как женщины первым номером. И тем не менее Паркер торчал при ней как опутанный. Ему и странно было, и стыдно за самого себя.
Дом на высокой придорожной насыпи, который они снимали, стоял сам по себе, если не считать росшего рядом высокого одиночного пекана. Внизу время от времени проезжали машины, и женины глаза, подозрительно проводив звук, вновь успокаивались видом газеты с фасолью у нее на коленях. Среди всякого разного, чего она не одобряла, были автомобили. Она плоха была, помимо прочего, тем, что везде и всюду унюхивала грех. Она не курила, не жевала табак, не пила виски, не ругалась и не красилась, хотя подкраситься ей, думалось Паркеру, ей-богу не помешало бы. При такой нелюбви к цвету тем страннее было, что она согласилась выйти за него замуж. Иногда ему казалось, что она вышла с намерением его спасти. А иногда он, наоборот, подозревал, что все, о чем она говорит с осуждением, на самом-то деле ей нравится. Так или иначе, ее он еще хоть как-то мог объяснить, себя же самого — никогда.
Она повернула к нему голову:
— Можно было, небось, и к мужчине наняться. Что, обязательно было к женщине?
— Заткнись-ка ради разнообразия, — пробурчал Паркер.
Будь он уверен, что это она ревнует его к работодательнице, ему было бы даже приятно, но скорее всего ее беспокоил грех, который может выйти, если друг другу приглянутся хозяйка и работник. Он сказал ей, что нанялся к молодой блондинке в соку, хотя на самом деле это была старушенция лет под семьдесят, до того высохшая, что интересовало ее в жизни одно: как заставить его побольше вкалывать. Бывает, конечно, что старухи заглядываются на парней, тем более на таких привлекательных, каким Паркер себя считал, но эта-то нет, эта смотрит на него как на свой древний трактор: хотелось бы чего-нибудь поприличней, да где взять? Трактор у него сломался на второй день, как он уселся за руль, и она тут же отправила Паркера стричь кусты, а черномазому своему, кривя губу, сказала: «За что ни возьмется, все портит». Еще она потребовала от Паркера, чтобы работал в рубашке, которую он сперва снял, хотя день был не очень жаркий. Паркер подчинился, но с неохотой.
