Он посмотрел на меня, продолжая жевать медвежонка, и спросил:
— А потом?
— Потом человек становится больше, и больше, — сказал я.
— Это больно? — спросил он.
— Это происходит очень медленно, — сказал я. — Хотя некоторые дети за одну единственную ночь становятся больше на два сантиметра и, если приложить ухо к их ножке или ручке, то слышно потрескивание.
— У нас тоже так, только наоборот, — сказал Декабрь. — Лишь иногда можно заметить, что становишься меньше, как это произошло недавно со мной. Вечером я еще смог поставить чайную чашечку на стол, а утром, чтобы ее снять, мне пришлось влезть на стул.
— Ты считаешь, что становиться больше — это хорошо? — спросил он.
— До сих пор я не знал, что есть другие возможности сказал я.
— Теперь ты знаешь.
— Расскажи мне еще, — сказал я. — Что вы уже знаете, когда появляетесь на свет, и чему доучиваетесь?
— Мы знаем почти все, — сказал маленький толстый король. — Мы просыпаемся и лежим, и встаем, и умеем писать и считать, и программировать, и ходить, на работу, и есть на работе. Никаких проблем. Но постепенно мы все забываем. Чем меньше мы становимся, тем больше мы забываем. Если кто-то уже не может есть на работе, он уже не должен приходить в бюро, потому что он там не нужен, он должен оставаться дома и забывать. В его голове образуются пустые места, другие должны готовить ему пищу, а потому ему можно ходить к своим друзьям. Или смотреть на тени в саду и принимать их за привидения. Или давать названия облакам! Или позвать своего игрушечного медвежонка. Или…
— Если большие не запрещают ему этого делать, — воскликнул я.
— Большие должны молчать! — сказал Декабрь II.
— Чем меньше кто-то становится, тем выше его авторитет, потому… потому что у него больше, чем у других, жизненный опыт, хихихи. И большие обязаны отвечать на все его вопросы: почему у дома есть углы? Почему на кубике только шесть чисел? Почему идет дождь? Когда он услышит ответ, его можно немедленно снова забыть. И от того, что маленькие самые авторитетные, у наших эскалаторов маленькие ступеньки, а в туалетах маленькие стульчаки, сквозь которые они не могут провалиться. К этому надо привыкнуть пока ты большой — ничего другого не будет.
Он быстро встал, гордо выпрямился, положил на пол остатки резинового медвежонка и попытался застегнуть мантию. Но из этого ничего не вышло, он ведь был такой тооооолстый.
Поэтому он вздохнул и снова сел.
— Значит, — сказал я и снова подал ему резинового медвежонка, — значит у вас детство наступает в конце жизни?
