Ларин наполняет водкой рюмки и стучит вилкой по бутылке, хотя никто не нарушал тишины.
— Я хочу выпить за Гурама.
Я пытаюсь возразить, но Ларин не слушает.
— Не потому, что он наш гость, нет. В его лице я хочу выпить за грузин. Этому есть своя причина. В тридцать четвертом я месяц провел в Грузии. После этого я объехал почти весь мир, но ничего подобного ей не видел. К сожалению, не довелось побывать там с тех пор, не позволяли дела, зато каждый грузин, приезжающий в Ленинград, мой гость! Я считаю это своим долгом. Я пью за моего гостя! — и Ларин выпил.
— Хорошо сказано, прекрасно! — Петров схватил рюмку. — А мне разрешите тост за академика Ларина.
— Петров, мы пьем за Гурама. За столом сегодня грузинский порядок.
Все пьют за меня.
— А теперь — за хозяйку, за ангела-хранителя семьи. Будь здорова, моя радость, моя старушка! — Ларин весело смеется и говорит жене: — Генацвале.
Я смотрю на хозяйку. Она молча глядит на Ларина, в глазах ее счастье и любовь!
После обеда включают магнитофон. Все танцуют. Танцуют все — от танго до твиста и шейка.
— Давно так не веселился старик, — говорит мне Петров, — видимо, вашему приходу рад. — Он указывает мне на кресло в углу комнаты. — Присядем? И я бывал в Грузии, правда по путевке. После блокады у меня аллергия, только море и южное солнце спасают.
— Вы перенесли блокаду?
— Да, Ларин распорядился остаться здесь. — Он задумался. Лицо его омрачилось. — Особенно трудно пришлось в последнюю зиму. Водопровод и канализация вышли из строя еще раньше. Питьевую воду мы носили из проруби в обледенелой реке. Извините, что ударился в воспоминания, но одна история терзает меня по сей день и будет терзать до конца жизни. В тот проклятый день Ларин послал за водой меня. На улицах и на берегу валялись трупы, в тот день их было особенно много. Люди валились с ног прямо на глазах. Я и сам еле передвигал ноги и старался не глядеть на трупы, но куда было деться? Не станешь же ходить с закрытыми глазами! Было ветреное утро. Мороз леденил душу. Когда я подошел к проруби, изможденная от голода женщина вытаскивала ведро с водой. Она вытащила его, но не рассчитала шага, поскользнулась и… упала в прорубь. Ухватившись за кромку льда, она тихо молила о помощи. Я окаменел. Тут ко мне подбежал ребенок — не знаю, как он там очутился, — и стал молотить меня кулаками, крича: «Помогите маме, помогите мамочке!» Когда я опомнился, увидел, что бегу от проруби прочь…
Петров не договорил. Руки его дрожали.
