Набросив халат и сунув ноги в шлёпанцы, Галина Петровна ворвалась в прихожую и в два счёта выставила незнакомого пьяницу за дверь. Серёжка взбрыкнул было, но Галина Петровна не настроена была рассусоливать:
- Не нравится? А ну пошёл вон! Щас загремишь у меня по лестнице вместе с дружком.
И стала наступать на него, макушкой едва доставая ему до подбородка. Серёжка сразу прикусил язык, поворчал ещё для виду, как попало сковырнул ботинки с ног и поплёлся спать. Она уж не стала делать ему замечание, чтобы обувь аккуратно поставил. Нагнулась сама - и тут в глазах потемнело, Галина Петровна перестала понимать, где пол, где потолок, и счастье ещё, что удалось разогнуться и сесть на полочку для обуви. Если бы упала посреди прихожей - то так бы и пролежала до утра. Серёжка, пьяные глаза, и не догадался бы, что мать в обмороке.
Снова пришлось класть под язык валидол, и на всякий случай Галина Петровна накапала ещё валерьянки. Сон уже не шёл - какой тут сон? Не отступали мысли о сыне. Мужику пошёл четвёртый десяток, а ни кола, ни двора, сидит у матери на шее. Домой является проспаться да поесть. Как не накормишь? - а денег от него Галина Петровна сроду не видела ни копейки. Нигде не работает. И приятели у него такие же полубичи, полу-не разбери-пойми. В прежние годы Галина Петровна вздыхала: хоть бы женился да взялся за ум. Теперь думает: не женится, и слава Богу. Приведёт в дом такую же лахудру, как дочь Светка, работать оба не станут, об этом и не думай, наплодят детей. А куда их? На бабку?
После ареста отца Сергей не поехал в Москву поступать, а подал документы в Приморский политех на кораблестроительный. Конкурс вроде был небольшой. Проучился там год - бросил. В армию не пошёл. Сначала прятался от военкомата, мать за него брала грех на душу - врала, что дома не живёт и что повесток для него она принимать не может. Приходили уже и с милицией, и с обыском, но тут Сергей через дружков достал себе белый билет. Матери пришлось тогда заплатить половину всех денег, что остались от мужа. Белый билет - а сам здоровый, как бугай, в отца и в дядю, в жизни ничем не болел, кроме скарлатины. Того мать и боялась, потому и согласилась заплатить: такого статного да красивого возьмут в какой-нибудь десант да отправят в Афганистан. Мало, что ли, оттуда Владивосток цинковых гробов получал?
А теперь, особенно в бессонницу, берут сомнения: если бы настояла, чтобы пошёл служить - может, хоть в армии бы человеком стал? Не всем же в Афганистан доставалось. Сейчас в газетах пишут: в Афганистане за десять лет погибло не то двенадцать, не то тринадцать тысяч. Так в одном Приморье за последние десять лет, поди, не меньше - только от аварий да от убийств. Два бы года прождала, перетерпела - а тут который уж год каждую ночь прислушивайся: сам он идёт или несут его с ножом в спине? Вернётся пьяный плохо; вернётся трезвый - того хуже: сиди и думай, не случилось ли чего. Подслушала как-то ненароком, как свояк Федя про Серёжку отпустил: Когда сядет, дескать, тогда и узнаем, чем он занимается. Ей в глаза бы он такого не сказал, потому что человек деликатный, не в пример хоть и своему брату. Но ведь правда.
