В правой руке у Кригера была кочерга: он как раз ковырял ею в раскрытой печке. Кочерга - опасное оружие у такого бойца. Она гнута из стального прута-десятки и закалена. Но сторож, очевидно, не спешил набрасываться на гостя. Уже не бегая глазами, а неподвижно глядя из-под бровей, он проговорил медленно:
- Неужто Фёдор Ильич?
Гость ощерился, и изо рта у него блеснул серебряный зуб.
- Люди Володей звали, - отозвался он очень обыкновенным голосом, совсем не похожим на басовое рокотание диспетчера. - А что ж вы печку кирпичом не обложите? Лениво?
- Ни к чему, - сердито ответил Кригер и снова стал шуровать в печке. Он явно был недоволен тем, что явился к нему не тот, кого он ждал.
- Как это ни к чему? - настаивал между тем Володя. - И духоты бы поубавилось, и тепло бы держалось. Скоро белые мухи полетят - поколеете тут за фанерными стенками.
- Не беспокойся, не поколеем. Скажи - а как ты, собственно, сюда попал? Я не помню, чтобы ты стучался, как воспитанные люди.
Визитёр сипло засмеялся.
- Воспитанные люди... Так то люди - а ты меня спроси, кто я такой?
- Я догадываюсь. Глаза у тебя, впрочем, странные. Не глаза, а бельма.
- Ни хрена ты не догадываешься. Зовут меня Володя, а по фамилии Шмидт. Небось слыхал.
- Не слышал, - Кригер пожал плечами. - Шмидтов много. А от тебя к тому же луком разит за версту.
- Эх, народец, - Шмидт вздохнул. - Тридцати лет не прошло, а уж ни слуху, ни духу. Так вот и все вы сгинете - никто не вспомнит...
И, видя, что сторож не проявляет дальнейшего любопытства, гость продолжил:
- Меня тут на карьере бульдозер переехал. Я заснул в холодке, а бульдозерист, хрен ему в грызло, не заметил. С гусениц потом соскребали.
Кригер с минуту - и опять неподвижно - глядел на задавленного бульдозером. В темном его взгляде любопытства было немного, испуга еще меньше - но была густая и словно бы застарелая неприязнь.
- Пьян, наверное, был, - наконец проговорил он.
Шмидт, разочарованный отсутствием эффекта, покачал головою.
- Не-ет, паря. У нас в артели пить пили, но на работе - ни грамма. В два месяца раз, бывало, примем на грудь по литру, по другому - и снова пахать. А тогда день хороший был - уж такой хороший! Дай, думаю, прилягу. Лежу, гляжу на небо. По небу облака идут. Кучевые - к ясной погоде. Я и закемарил. Спали-то по три, по четыре часа в сутки, не больше. На карьере смена, потом дома строить, потом идти руду искать... Так я эти облака и запомнил. Ха! Старатель оскалился. - Я тебе вот что скажу. Это только пока живешь, страшно, а на самом деле херня. Первый момент больно, да. Но тут же сразу и конец. Я только смеялся, когда они надо мной репы чесали. Всё им покоя не давало, что тельняшку не отодрать, так её вмололо. Так что ты не бойся, сторож.
