Империя как стояла, так лишь пошаталась и стот ещё крепче. И даже если ты посередине Атлантического океана идешь враскоряку по палубе, хватаясь за леера - то всё равно, покуда вылинявший флаг треплет за кормой, твердь империи под тобою.
Всякий раз почему-то снова возвращался Сегедин в Сопковое, в мрачные трущобы над такими красотами, что Сан-Франциско впору - и сам себе не мог сказать, каким ему тут мёдом намазано. Брат отбывает то в Советской Гавани, то в Иркутске; невестка зовёт во Владивосток, чтоб племянники почуяли мужскую руку - а он попадает всё на край земли, где и чайки не кричат. И тогда думалось под стук поезда либо под гул аэропорта: какой я немец! Немец - он хозяин, садовод; палку ткнёт в землю - дерево вырастет. Я кочевник. С одного пастбища на другое, будто отару овец перегоняю.
Но возвращался в Сопковое, всё в ту же сталинку в укрытой от морских ветров ложбине - и мысли выстраивались уже по-другому. Всё ж таки наше, немецкое, не истребить. В Германии, даже Восточной, никогда не бывал, но по рассказам корешей представлял хорошо и чистенькие домики с черепичными крышами, и ровненько вымощенные и промытые чуть не с порошком тротуары. Примерял на себя - получалось.
В расхристанном от основания Сопковом кто ещё жил на такую складную ногу! Когда горожане мылись из тазов, а баню видели раз в неделю - у него в ванной стоял водогрей собственной конструкции, и без горячего душа Фёдор Ильич дня не начинал. Он собственноручно красил стены у себя в подъезде лёгкой салатной краской, а не казённой оливковой - и, странное дело, сопковская шпана робела оставлять на них автографы. Немца Сегедина все знали, и сам он всех в городе знал, от первого пахана до последней шестёрки, и связываться с ним за просто так никому не улыбалось.
Когда от страны пошли отламываться здоровые куски, а оставшиеся края занялись злыми огонёчками, Фёдор Ильич засомневался: устоит ли империя?
Но своей неспешной повадке и тут не изменил, и в этот поворот вошёл на правильно выбранной скорости. Перепробовав, и всё не без выгоды для себя, несколько новых дел, очутился в один прекрасный день на Центральном посту в отделе охраны диспетчером. Хотя отдел работал на коммерческой основе, денег платили мало, но за заработком на этой службе Ильич не гнался и бесплатно лечил от радикулита всё милицейское начальство. В свободные же от дежурства дни чинил автомобили в мастерской, которую держал бывший Степахин шофёр Славка - по нынешним временам обрюзгший, остригшийся ёжиком и обзаведшийся золотою цепью, всегда видной в вороте шёлковой рубашки.
