Впереди был ещё один поворот. Человек рядом сказал:
— Когда мы свернём, посмотрите налево.
Яша Джонс приготовился смотреть.
Они свернули, и перед ними открылась Счастливая Долина.
— Вот оно, новое Теннесси, — сказал человек рядом. — Вас, может, оно и не поразит, у вас ещё свежа в памяти вся пошлость Лос-Анджелеса космической эры и фантазии Диснейленда, но это максимум того, что может предложить наш отсталый штат, и не следует этим пробрасываться. С чего-то ведь надо начать. И вы не станете отрицать, что это шаг в нужном направлении. Люблю тебя, Америка. Лет двадцать назад я сломя голову понёсся в ближайший призывной пункт, где набирали во флот, и только что не обратился к япошкам с нижайшей просьбой поджарить мне задницу, потому что, видите ли, как и все прочие, горел желанием защищать конституционные свободы и право Теннесси возвести мотель «Семь гномов» в Счастливой Долине. И теперь я знаю, что прожил свою жизнь не зря.
Яша Джонс смотрел на дорогу, ему хотелось, чтобы его спутник вёл себя естественнее. Он возлагал надежды на будущую работу, замысел ведь, в сущности, был его замыслом, и он много от него ждал, так много, как только позволял себе ждать, поэтому он хотел, чтобы Толливер перестал ломаться.
Но он подавил в себе это желание. Не надо ни о чём судить опрометчиво. Не надо ни о ком судить опрометчиво. В душу человеку не влезешь. Никогда не знаешь, что кем движет. Или что у человека внутри.
Он закрыл глаза и стал забавляться зрелищем туманного кружения бесконечно малых частиц и бесчисленных искорок. Да, можно смотреть на лицо и, если захочешь, не видеть за ним ничего, кроме этой карусели…
Внезапно шестое чувство подсказало ему, что его спутник исподтишка на него поглядывает.
— Вы… Вы же были на войне? — спросил Толливер.
— Да, — ответил он.
— В каких войсках?
— Я говорил по-французски, поэтому меня определили в шпионы. В стратегическую разведку.
— Ага, французский… Это вы в шпионском деле чуть не стали профессором?
— Нет, — сказал Яша Джонс и подумал, как давно это было.
— А в чём?
— Физика.
— Ого! Королева наук.
Яша Джонс не счёл нужным его поправлять. Но тот поправился сам:
— Нет, то — богословие. Так ведь звали старую королеву?
— Да.
— Пожалуй, царствует и теперь, — сказал Бред. — Только богословие у нас другое. — Мгновение спустя он обернулся к Яше Джонсу с вопросом: — Если вы были физиком, как же вы стали шпионом? Мне казалось, что вас, физиков, заворачивают в вату, до того вами дорожат.
