, гласила она теперь. Вверх по ступенькам, через одну; голые ноги заставляли скрипеть старые доски; кипели идеи того, что она будет играть, когда войдет. Какую правду, и какой ложью приправит, чтобы рецепт был наиболее подходящим.
«Меня преследуют!». Задержала дыхание в дверях, стараясь изо всех сил не выглядеть отчаявшейся — на самом деле, выдающихся достижений в этой роли у нее не было ни в этот момент, ни в последние двенадцать месяцев.
«Трое ублюдков!». А затем — если никто не узнает ее по объявлениям об ее аресте — «Они пытались меня ограбить!». Это факт. Не нужно уточнять, что она сама вместе с этими тремя украла деньги в новом банке в Хоммено. И с ними был еще один, ныне пойманный и повешенный властями.
«Они убили моего брата! Они пьяны от крови!». Ее брат был в безопасности дома, где и она бы хотела быть, а если ее преследователи и были пьяны, то, скорее всего, как обычно, от дешевого пойла. Но она бы выкрикнула это с маленькой трелью в горле. Шай, когда было надо, могла выдавать те еще трели. Она тренировалась в этом до тех пор, пока не стало получаться отлично. Она представила посетителей, вскакивающих на ноги, в стремлении помочь женщине в беде. «Они подстрелили мою лошадь!» Следовало признать, не было очень уж похоже, что кто-нибудь, упорный настолько, чтобы жить здесь, бросится в тяготы рыцарства, но может хоть однажды судьба протянет ей руку успеха.
Однажды это точно случится.
Она осторожно прошла в дверь таверны, открыв рот, чтобы подать байку, и замерла.
Там было пусто.
Никого и ничего, и уж точно, черт возьми, никаких рук успеха. В пустом общем зале ни следа мебели. Узкая лестница и балкон вдоль левой стены; двери сверху зияли пустотой. Светлые щели всюду, где восходящее солнце отыскивало множество прорех в раскалывающихся досках. Возможно, лишь ящерица убежала в тени — в которых не было недостатка — и невиданный урожай пыли, сереющей на всякой поверхности, залезшей во все углы. Мгновение Шай стояла, моргая, затем бросилась назад по шаткому крыльцу и побежала к следующему зданию. Когда она толкнула дверь, та свалилась с ржавых петель.
Здесь даже крыши не было. Не было даже пола. Лишь голые стропила и беспечные розовеющие небеса над ними, а снизу голые балки и земля, в точности такая же бесплодная, как и земля на много миль снаружи. На обваливающемся колодце нет веревки. Не видно никаких животных — за исключением ее мертвой лошади, которая лишь подчеркивала смысл.
