Она бросает спичку в раковину, где та слегка шипит.
— Вот, например, вчера ночью: просыпаюсь в панике. Забыла, пятьдесят два — это число карт в колоде или количество недель в году? Какие-то сбои в памяти, сижу всю ночь и переживаю, жду, когда старческий маразм прихватит.
— Не волнуйся, — говорит Марк. — В твоей семье только с одной стороны у всех Альцгеймер.
— И то правда, — соглашается она, протягивая мужу сигаретку. — С другой стороны — там у всех просто старческое слабоумие, повезло-то как. Ну вот в самом деле: карты или недели?
— И те, и эти, — утешает ее Марк затягиваясь.
Подходит очередь Дэбби. Она держит сигаретку и смотрит на меня ожидательно, как будто ожидая мужнего одобрения. А я уже просто больше не могу. И вот вместо «Ну, давай!» или «Давай, закурим!», я срываюсь на упреки.
— Ну и когда ты собиралась мне рассказать про сына? Когда это должно было случиться? Ты сама-то когда узнала?
Тут Дэбби глубоко затягивается сигаретой и задерживает дыхание, как опытный курильщик.
— В самом деле, Дэбби, как ты могла об этом молчать?
Дэбби подходит ко мне, протягивая сигарету. Она выдыхает мне в лицо, не враждебно, просто так — выдыхает.
— Дней пять назад узнала, — говорит она. — Конечно, я собиралась тебе сказать. Просто я думала, может, сначала с Тревором поговорить, дать ему возможность…
— Какую возможность?
— Возможность хранить наш общий секрет. Я хотела, чтоб он знал, что может мне доверять, что я его прощу, если он пообещает больше не курить.
— Но он и мне сын тоже! Я отец. Даже если у тебя с ним секрет, это должен быть двойной секрет — между мной и тобой. Я должен всегда все знать, даже делая вид, что не знаю о всех его секретах.
— Повтори-ка про двойной секрет, — просит Марк, пытаясь понять, о чем речь.
Но мне не до него.
— Ведь всегда так было, — настаиваю я. — Всегда. Правда же?
Я повторяю вопрос, потому что расстроен и уже ни в чем не уверен. Дело в том, что мы с Дэбби всегда друг другу доверяли, а сейчас, впервые за много лет, я чувствую себя неуверенно.
Я пытаюсь вчитаться в ее лицо и вижу, что она о чем-то думает, пытается что-то сформулировать. Но тут она вдруг усаживается на полу у моих ног.
— Вот это да, — говорит она. — Я просто улетела. Прям сразу. Как, как… — тут она начинает смеяться. — Как Матвей, как еврей!
И уже совершенно серьезно добавляет:
— Ужас просто, как в голову ударило.
— Нам надо было тебя предупредить, — говорит Шошана.
Пока она говорит, я, наконец, затягиваюсь и пытаюсь не поддаться панике, которую вызывают во мне ее слова. Марк берет у меня сигарету и передает ее Шошане сам, чтобы, по их правилам, я не касался его жены.
