— Долго же ты просыпаешься, мой дорогой, — слышит он из прекрасных уст, обжигающих, как огненный коралл, и узнает Мариам.
Кажется, проходит целая вечность, прежде чем он начинает соображать. Лицо у него изумленное и одновременно не потерявшее выражения отрешенности, которое владело им за столом. Пожалуй, он еще видит жену, сидящую напротив. Мысли его скачут со скоростью мелькающих кустов по обочине дороги. Реальность еще не предстала в удобоваримой форме, и, бесспорно, он даже испытывает минутную досаду оттого, что все так быстро произошло и нельзя если не остаться, то, по крайней мере, задержаться в пограничном состоянии.
— К-к-к… — прочищает горло Леонт. — Так можно получить инфаркт.
"От этого еще никто не умирал, — напоминают прекрасные губы, — но ты можешь быть первым, если будешь капризничать, киска…"
Что касается Мариам, то ей он, безусловно, рад, как, впрочем, и ее подружке, которая, развернувшись и облокотясь на спинку сиденья, говорит, обдавая его целым ворохом женских прелестей: от тонкой, лучистой кожи — цвета молочного фарфора — чересчур кукольной, чтобы казаться земной, до грациозной ладони (столь изящной формы, сравнимой лишь с совершенством лотоса, что Мариам, несомненно, должна учитывать это в бесконечном стремлении к лидерству), которой она нежно, как лепестком, дотрагивается к руке Леонта. Томность не чужда ей.
— Здорово мы тебя вытащили, да?
— Как из грядки… — соглашается Леонт и с облегчением вздыхает.
Кто-кто, а Мариам все же лучше, чем любая другая неожиданность, к которым он так и не может привыкнуть. Хотя вот уже три года, как они расстались, он теперь не представляет, что когда-то был увлечен этой брюнеткой. Впрочем, он давно знает цену подобным воспоминаниям, ибо с некоторых пор женщины волнуют его все меньше и меньше.
В отличие от смуглокожей Мариам, Хариса — яркая блондинка с миндалевидными серыми глазами, в которых иногда мелькают чертики насмешки — не дай бог попасться ей на язычок. Как всякая красивая женщина, она знает себе цену, хотя порой Леонту кажется, что за этой самоуверенностью скрывается болезненная ранимость.
В первый же день знакомства (он великолепно помнит) она заявила своей подруге, но так, чтобы он мог удостовериться, что не ослышался:
— А он не глуп…
Но это никогда не толкало их на путь ссор.
А теперь:
— Признайся, ты совсем не ожидал?
Хотя с тех пор прошла целая вечность и их отношения претерпели изменения в лучшую сторону, он не может чувствовать себя свободно в ее присутствии.
