Ее мелко завитые колечками волосы мило подрагивают в такт фразам.
Леонт морщится. Попытки навязать чужое мнение всегда его раздражают.
Он убирает ногу с ноги, тянется за чайником, и собачонка под столом безмолвно скалит белые зубы.
Разумеется, он поухаживает за женой и даже сделает это с удовольствием и галантностью. За два года семейной жизни он не утратил желания нравиться ей. Он даже знает, что сейчас наклонится и поцелует жену в сгиб локтя, туда, где кожа пахнет нежно и приятно розовым мылом, и этот жест — само собой разумеющееся, ведь Леонт основательно вышколен, хотя это всего лишь ритуал, привычка, не более. И он отдает себе отчет в той мере, в которой мужчины, вообще говоря, способны на подобный анализ.
Чай налит. Леонт припоминает, сколько должен положить ложек сахара и сообщала ли сегодня жена что-либо по этому поводу, отмеряет положенную порцию и, приподняв чашку и непринужденно улыбаясь, передает жене.
В следующий момент что-то происходит: то ли дрожащий блеск зайчиков на стене меняет ритм, то ли ветер прорывается сквозь стекла и топорщит волосы, то ли стены на мгновение теряют геометрически правильные очертания. Даже Мемнон невольно оборачивается и оставляет Лючию в покое.
Леонт инстинктивно закрывает глаза, а когда открывает, то обнаруживает, что мягко подпрыгивает на заднем сиденье мчащегося автомобиля.
В первый момент у него такое ощущение, что он посреди необъятного кожаного поля, холмы которого перетянуты пологими оврагами с отвесными склонами. Тени от вершин бесконечно долго вытягиваются вдаль и с пугающим безразличием несутся по кругу в хаосе симптоматического калейдоскопа сменяющихся цветов, вспышек предсознания ложных образов, слишком коротких, чтобы оформиться окончательно, теней, блеска полунамеков и тональностей, трепета воображения и сожаления о немыслимом. Он, как завороженный, поглощен свистопляской фантазии. Ему начинает казаться, что все его страхи безотчетно повинуются этому дикому, нелогичному ритму с жестокостью необходимого условия подчинения, в котором невозможно найти опору сознанию, и он с удовольствием оставил бы это занятие, если бы знал, как из него выбраться. Он даже забывает, что где-то рядом должен быть всезнающий Мемнон, его хранитель и вечный спутник, и что стоит только захотеть, как все кончится, подобно вспышке молнии.
Наконец Леонт добирается взглядом до водительского места. В зеркальце его разглядывают смеющиеся глаза, слишком знакомые, чтобы удивить.
