Где же Митя? Никак не найдет его Феня.
— Кого потеряла?
— Жигарева, — сказала Феня.
— Жигарева? А он сегодня на кухне дежурит, — ответил крайний во втором ряду мужчина с загорелым лоснистым от пота лицом.
Конвойные пересчитали ряды.
Когда все прошли и ворота закрылись, вышел дежурный, сказал Фене:
— Подойди к колючке. Вот тут, — указал он на ограду рядом с воротами.
Феня подошла к проволоке-совсем близко к запретной земле, от которой дыхнуло, как из погасшей печи горечью дыма.
Где-то тут Митя. У кадки с водой заключенные рвали друг у друга железные кружки, ругались. Другие спешили к бараку, где кухня с едой и хлебом.
Она вдруг увидела Митю. Он подходил к ней, присутулившись, опустив голову с коротко подстриженными, бурыми, как волчья шерсть, щетинившимися волосами.
Подошел. Лицо заросло, как в репьях. Взглянул на Феню, как и прежде, с хмельной наглецой в рыжих глазах.
— На грязь и рвань мою поглядеть приехала?
Она молча глядела на него. Как будто и не дрогнуло его сердце, что рядом она.
— Думала, рад будешь.
— К радости эта огорожка не пускает.
— Плохо тут, — с жалостью сказала Феня. — Скучаешь?
— Воли нет, а так ничего, жить можно, как на собачьей цепи.
— Гостинец тебе привезла.
Он чуть ближе подошел, сжал руками проволоку.
Протяжно заныла она.
— А ночку вольную не привезла?
— За это спасибо скажи.
— Попрекнешь, думал: не одна, мол, ночка, и вольная жизнь была, да все растрепал.
— Ты и сам понял. Да не все, кажись.
— Что еще?
— Совесть бы должна подсказать.
— Отработаю… Ближе подойди.
— Некуда, — сказала Феня, оглядывая эту черную в рядах проволоку.
— А там есть куда, без проволоки-то?
— Далеко не хожу.
— Далеко и не надо. Своих комаров на хуторе хватает. Не впился ли какой?
— Одного хватит.
— Писала ты, что Кирька домой пришел.
— Пришел.
— Гляди, — произнес он, и лицо его будто треснуло: тень проволоки пересекла его. — Убью! — глухо как-то простонал его голос.
Чужой… чужой… Будто для того и ехала, чтоб это чужое увидеть.
— Помни, что сказал. А теперь уходи. Не растравляй. Или я всю эту проволоку зубами!..
— Кончайте! — сказал в это время начальник охраны. Он стоял неподалеку и смотрел на это свидание с сожалеющим участием, что так вот мы сами мучаем свою и без того трудную жизнь. Думал он так, не зная, как потом отплатит ему этот человек за это свидание.
Но Феня уже отошла, а Митя отступал, глядя на нее, на то, как она невозвратно уходила к дороге с завызным поворотом в луга, за которыми даль и где-то там, в сиренево зацветающем мареве, хутор мучили его недоступною волей.
