— Не за льготы иду, а служба мне эта по душе.
— И не ходи, не ходи сынок. Меня послушай. Людей ублажишь — самого под суд отдадут. Под суд не хочешь — свои наведут: спалят или убьют. Мало ли людей всяких… Вон как Желавина убили, — вспомнила Гордеевна председателя колхоза, который три года назад пропал в лесу, и след не нашли.
Кирьян пошел спать, и лишь только скрылся за дверью, как Никанор огляделся и сказал Гордеевне:
— Ты малому голову не мути такими разговорами.
Нму про свое надо думать. И не стращай. Пропасть и на печи можно. А он дело решил. Лесная служба — всегда служба. Боюсь, не взяли бы уж кого?решил Нпканор сейчас же сходить в лесничество, но чего-то раздумывал, не сбить бы жизнь малому.
Долго надевал сапоги. Разглядывал ружья — старое и новое. Потом чаю налил. Щипцами откусил маленький кусочек сахару. С синевой сахар, сладкий. Одну чашку выпил, еще и на другую осталось.
— Собрался, так иди, — поторопила его Гордеевна.
В сенях послышались шаги. Открылась дверь. На пороге Феня в легком, но темном платке, в темной кофте показалась красивой тенью.
— К вам на минутку, — сказала она.
— Хоть и не на минутку, заходи.
— Спасибо, — с покорностью сказала она.
— Садись чай пить, — пригласил Никанор.
Гордеевна обмахнула табуретку и поставила ее к столу.
Хоть и на быстрый разговор зашла Феня, а присела, уважила хозяев. Поставила себе на колени узелок.
— Спросить вас хотела, дядя Никанор, как мне лучше в Сычевку доехать?
— А зачем?
— К Мите в лагерь.
— Как же это тебе лучше доехать? — задумался Никанор не над тем, как доехать, а что и такие бывают дороги: в лагеря и тюрьмы. — Никак уж и собралась? — спросил он.
— К тетке еще зайду.
Им было по пути в Щекино — село на той стороне Угры.
— Ты ж поклон Мите передай, — сказала Гордеевна.
— Передам, тетя. Добраться бы.
Вышли из избы и свернули к конопляникам, где пробита стежка к Угре.
Никанор сказал Фене, как ловчее доехать; утром с почтой до Всход, а оттуда до станции, а там поездом.
Они перешли над Угрой по кладям.
На той стороне, за лугом, дорога. Лес березовой опушкой вышел уже навстречу к вечерней, еще не собравшейся зорьке.
— Еду, дядя Никанор, а душа не тянет, — призналась Феня.
— Конечно, веселого тут мало. Но ты молодцом держишься. Так и надо. Без терпения никто не живет.
Он незаметно уступил ей тропку, а сам рядом по траве пошел.
— Не умеем мы жить. И никто не научит. Как слепые, — сказала Феня.
— Есть умные-то. Да ведь не слушаемся.
— Один послушается, а другой по себе все и собьет.
