— Боитесь?
— Начнут предлагать в жены, — объяснил я, — на вырост! Не люблю отказывать.
— Почему? Король должен этому научиться с колыбели.
— Я что, рожден в королевской семье? Я прост, как голая обезьяна Дезмонда Моррисона, был такой великий лорд, не то отыскавший, не то создавший эту обезьяну. И вообще не решил, на женщине какого типа готов жениться. А вы решили?
— Я вообще не готова жениться на женщине, — отпарировала она.
Я продолжал подкладывать ей пирожные, сейчас, когда жрет, почти женщина, но есть в ней нечто таинственное, даже опасное, но замечаешь не сразу, остановленный холодным высокомерием на ее лице, ледяным спокойствием взгляда, расчетливостью каждого жеста и неторопливостью движений.
Ее взгляд слишком уж глубоко заглядывает в тайники моей необъятной души, и хотя она у меня вся сверкающая и чистая, но зато мозг лучше не показывать, там кора — лишь пенка на кипящем молоке инстинктов, стыдных желаний, страстей, злобы, похоти и почти всех семи смертных грехов, что уже известны этому миру, и двенадцати, известных только мне.
В ее глаза тоже лучше не смотреть слишком долго, зрачки становятся все шире, и вот уже падаешь в этот бездонный космос, где звезд не видно даже на краю вселенной.
— Ваше высочество? — спросила она несколько измененным голосом.
— Да так, — сказал я стесненно и отвел взгляд. — Показалось, что у вас ресница выпала. Или загнулась…
— Которая? — спросила она и посмотрела на меня прямо и бесхитростно.
Я стиснул челюсти, заставляя себя выстоять против ее странного влияния, указал взглядом на левый глаз.
— Вот там… в верхнем веке.
— Сумеете поправить? — спросила она деловито. — Или потом поручу фрейлинам?
Я пробормотал:
— Тогда не дергайтесь. У меня руки особенные, деликатные, привык коням ломать крестцы и смирять… ну, баядерок… Смотрите прямо, нет, только не на меня, умоляю!.. На кого-нибудь, кого не жалко. Вот та-а-а-ак… Все, поправил!.. Это вот толстое и загнутое просто зацепилось за соседнее коромысло. У вас они слишком длинные и пушистые.
Она кивнула.
— Я понимаю, это не комплимент.
— Конечно, — заверил я. — Чтоб я да говорил вам комплименты? Да ни за что в жизни!.. Вы настолько совершенны, ваше высочество, что любые комплименты для вас будут лишь оскорблением.
Она задумалась, пытаясь осмыслить мои умности, я в них настолько хорош, что часто сам не понимаю, что сморозил, но главное, чтобы звучало красиво, для демократа обертка всегда важнее смысла, а мы все идем к победе демократии, только никто о грядущем ужасе еще не знает.
