– Где ты это взял? – спрашиваю я.
– Руэн сочинил для вас, потому что вы любите музыку. Попросил меня все записать и отдать вам в подарок.
– В подарок?
– Он сказал, что это всего лишь короткий отрывок. Я не могу записать всю симфонию. Пока не могу.
Голос Алекса не такой звонкий, как обычно, но звучит твердо, и создается впечатление, будто с нашей последней встречи он повзрослел на несколько лет. И, похоже, не очень-то ему и хотелось показывать мне то, что он написал. Я смотрю на лист с нотами. Алекс наклоняется вперед и встречается со мной взглядом.
– Вы спросите мою маму, – шепчет он, и у него округляются глаза. – Я не знаю, как играть музыку, не то чтобы ее сочинять. Не умею играть ни на каком инструменте. И как, по-вашему, я смог бы это написать?
Я прерываю нашу беседу на время его занятий со школьным учителем. Выбегаю из корпуса, набираю номер Майкла и оставляю сообщение с просьбой позвонить немедленно. Он должен знать о побеге Алекса.
– Почему Алекс принимает рисперидон? – удивляется Майкл. Тон агрессивный и одновременно озабоченный.
– Вы знаете, что вчера ночью он попытался сбежать?
– Разумеется, знаю, – рубит он. – Из больницы сразу же позвонили мне. Я тревожусь из-за того, что вы слишком уповаете на лекарства, Аня. Последнему из моих подопечных, кому прописывали рисперидон, было восемнадцать лет, и он…
– Состояние Алекса требует медикаментозного лечения! Синди, судя по всему, надолго задержится в психиатрическом отделении. Вы считаете, что нужно ждать неделю, прежде чем начать лечить сломанную ногу?
– Вам прекрасно известно, почему Синди не идет на поправку, – резко отвечает Майкл. – Процесс затормозился с той самой минуты, как она узнала, что лишена права принимать решения, связанные с Алексом.
«Это не моя вина», – подумала я, почувствовав себя виноватой. За последние три ночи я спала меньше девяти часов: из-за стресса и необходимости не запускать других своих пациентов. И сейчас я бы отдала все за ванну с горячей водой и удобную постель.
– Я собираюсь сегодня пообщаться с Синди, – сообщаю я, – но есть еще один момент.
– Какой?
– Алекс учился играть на пианино или рояле?
– Я об этом не слышал. А что?
Я рассказываю о «подарке» Руэна. Отмечаю, что, будучи пианисткой, потрясена сложностью композиции. Даже если бы Алекс получил какое-то музыкальное образование, подобное сочинение тянет на подвиг. И, что более важно, этот лист с нотами заставляет меня задаться вопросом: может, Руэн не просто проекция? Вдруг это живой человек, с которым Алекс поддерживает постоянный контакт, и тот угрожает его благополучию.
