- Гарри, ты где? Ты дома? Гарри!
Чёрт. Я же открыл камин.
Снейп зло шипит сквозь зубы, отпрыгивает мгновенно вниз, почти к кухонной двери, я смотрю, как он машет палочкой, выговаривает очищающее, на моей рубашке сами собой застёгиваются пуговицы - когда они успели расстегнуться?
У верхних ступеней лестницы уже слышатся шаги, а он говорит ровно и невозмутимо:
- Да, так я хотел сказать вам, что уезжаю.
- К-куда? - ошалело спрашиваю, держусь за то место на шее, куда он только что целовал, облизываю саднящие губы, мне сейчас плевать, что у нас появился зритель.
- На конференцию по зельеварению, хотя это и не вашего ума дело, Поттер. Это не означает, что ваше присутствие на работе отменяется. Пароль от кабинета спросите у Минервы, на моём столе найдёте коробку с эссе за прошедший год. Разложите по курсам и оценкам. Я вернусь через неделю. А вы работайте и думайте, нужно ли вам... В общем, работайте. У вас... гм... должно получиться.
И он уходит, уходит, даже не оглянувшись, мимо меня...
- Мисс Грейнджер.
...мимо остолбеневшей Гермионы.
На неделю.
Оставляя меня вот так... и себя... Мерлин...
- Гарри! Что тут происходит? Или, может, мне тебя теперь называть Синдереллой? А дорожки ему не подмести?
Я не знаю, Гермиона. Я даже не знаю, чего мне сейчас больше хочется - убить тебя или сказать спасибо?
За то, что ко мне - очень медленно, но всё же возвращается способность думать. Хотя бы о том, что я чертовски хочу курить.
Глава 10. Шпионские страсти
Гермионе, которую черти принесли на ночь глядя, надо что-то объяснять. Она так считает.
Не знаю, каких откровений она ждёт, стоя сейчас на лестнице и глядя на мой встрёпанный вид, а говорю я только:
- Хочешь чаю? Но печенья нет, последнее твоя сова сожрала.
- Не хочу я чаю. И печенья тоже. Я хочу понять, что с тобой такое. И что тут делал Снейп.
Надо же... Представляешь, Миона, я и сам этого хочу.
- А я хочу курить. Идёшь?
И осторожно заглядываю в кухню.
Романтическая горечь уже рассеялась, поэтому можно спокойно поставить чайник. Сесть, откинуться на спинку стула, упереться ногами в край стола, курить и покачиваться, балансируя на двух шатких ножках. И раздражать Гермиону. Тем, что смотрю на свою тлеющую сигарету, а не на неё.
Мне сейчас нельзя думать о том, что произошло на лестнице, поэтому я нахожу себе идеальное занятие. Я перебираю в уме травы на букву А из новенького справочника. Гермионе хуже - она может думать только о том, что я такого скрываю. В конце концов она не выдерживает:
