Вот уже несколько дней юная целительница чувствовала себя разбитой и слабой. Будто какой упырь вытягивал из нее все соки. Натянув повыше тощее одеяло, девушка свернулась клубочком, пытаясь сохранить тепло. До слез в этот миг захотелось оказаться в кольце родных рук, прижаться щекой к груди Тамира, закрыть глаза и уснуть… Но парень третью ночь к ряду пропадал в подвалах Цитадели, учась поднимать мертвых. А Айлишу, едва рассветало, в Башне целителей ждала Майрико.
Как же редки стали их встречи! А Велеш сказал, что по весне Тамир и вовсе поедет с Донатосом проверять погосты и вернется, дай Боги, к урожайнику. Что ж за судьбу-то такую лихую боги им отмерили?! Ни повидаться, ни рядом побыть! Даже видятся украдкой, словно зверье дикое хоронясь по темным углам… Хотя, что светлых Хранителей гневить. Через седмицу, как Тамир получил серую одежу, расселили их всех по разным углам Цитадели, выделив каждому крохотную коморку во владение. А до этого стыдно вспоминать, как просили смертельно уставшую Лесану оставить их одних. И та, не осуждая, прихватив скопом все три накидки, уходила в Северную башню и устраивалась там на старом сундуке в холоде и темноте, а потом разбитая шла поутру на урок к Клесху, получать очередные плюхи.
От этих воспоминаний пожаром вспыхнули щеки. Правду говорят: влюбленные ничего не замечают и живут только собой. Как же она — целительница! — не видела, что подруга под вечер возвращается еле живая. Ни взглядом, ни словом, ни разу Лесана не показала, как надоели ей их тайные свидания, не попрекнула, не заупрямилась, требуя дать ей выспаться в тепле. Надо бы пойти к ней извиниться, но сил нет…
И на душе муторно. Сердце болит от тоски, что впереди долгая разлука с Тамиром, долгое-долгое лето без него. Самая сладкая, самая теплая пора, а ее ненаглядный будет месить дорожную грязь и пыль, переезжая от погоста к погосту, от веси к веси…
Потому уже сейчас хотелось смотреть на него и смотреть, чтоб до сладкой дрожи запомнить каждую черточку любимого лица — прямые темные брови, резко проступившие скулы, болезненно-бледную кожу. Веснушки на переносице давно побледнели и почти выцвели — в подвалах солнца нет, не золотит оно кожу, оттого-то выучеников некромантов узнаешь за версту — все они белые, тощие, с ввалившимися глазами.
Не раз подступалась юная целительница к Тамиру, спрашивая, отчего он плохо ест, отчего отказывается идти в трапезную, но парень в ответ только головой качал: «Не хочу. Ты мне хлеба принеси…» Айлиша тревожилась, думая, что он захворал, но потом заметила, что юные ученики креффов-некромантов стали редкими гостями на общих трапезах. Видать, так уставали в подвалах, что ни до чего было. А, может, их там кормили, чтобы не отрываться от уроков… Наивная девушка утешалась, убеждая себя, что Тамир худеет от непосильной учебы и недосыпа. О том, что он ест только хлеб, который она ему приносит — в голову лекарке не приходило.
