Песий выкормыш задумался. Да, в положенное время мать всегда отправляла его к магу, но родительских денег было невыносимо жалко. Потому, рассудив, что раз ночью он по улицам не шастает, а отец, едва подходит срок, вызывает колдуна обновлять охранки на доме, значит бояться Ходящих нет никакого смысла. Поэтому парень с чистой совестью тратил деньги то на меру изюма, то на мешочек каленых орешков. Когда же крефф при всем честном народе объявил, что в сыне булочника спит Дар, Тамир так растерялся, что из головы вылетело сходить к магу обновить оберег. Приметив замешательство ученика, Донатос рассвирепел:
— Хватит сопли жевать! Пошел вон отсюда. И чтобы через полоборота переоделся и ждал меня в мертвецкой. Опоздаешь — на всю ночь там закрою. И даже не надейся травки перебирать. Тебе вторая родня — покойники, поэтому привыкай.
И крефф так сверкнул глазами, что пришлось ученику разворачиваться и на негнущихся ногах идти прочь, выполнять приказание.
* * *
Подмывальня была пуста, когда туда ввалилась потная, грязная и разъяренная, словно Ходящий В Ночи, Лесана. Девушка яростно сдергивала с себя одежду, скрипя зубами, задыхаясь от злых слез.
Она стянула вонючую, прилипающую к телу рубаху, затем штаны и принялась яростно разбинтовывать «сбрую». Так она про себя называла полоску узкой ткани, которой обматывала грудь, чтобы плотно притянуть ее к телу — два оборота вокруг туловища, два крест-накрест через плечи.
Как назло мокрая от пота тряпка прилипла к коже, Лесана злилась, стаскивая ее, царапая себя до крови. Она ненавидела «сбрую», но выбирать не приходилось — без нее занятия с Клесхом и тремя парнями, ее одногодками, превращались в мучение.
Наставник не делал скидки на то, что его ученица — девка. Прыгать, скакать, махать мечом, стрелять из лука ей приходилось наравне с ребятами, которые, даже несмотря на усталость, любили поржать над неуклюжей однокашницей, а пуще того — потаращиться на девичью грудь, прыгающую под просторной рубахой. Однако Лесана не хотела доставлять им такой радости. Теперь под одеждой она была почти такой же плоской, как парень. Срамных замечаний и ехидных взглядов стало меньше, но никогда прежде девушка не чувствовала себя такой… униженной. Сперва не могла понять — почему? Из-за чего? Потом додумалась — прежде ей не приходилось скрывать свое естество, считая его чем-то ущербным, не приходилось притворяться кем-то другим. И кем? Стыдно сказать — мужиком!
