Клесх поднял с пола рубаху, и стал одеваться. Он не смотрел в сторону Майрико.
А она стояла, опустив глаза, словно он надавал ей пощечин.
Тихо хлопнула дверь. Хозяин покоев не обернулся. Но, когда он открыл крышку сундука и потянулся за лежащим в его недрах тулом со стрелами, то даже не удивился тому, как заметно подрагивают пальцы. И воздух в комнате казался горьким.
* * *
Проводив Клесха, Лесана вернулась к себе. Девушкой овладело скорбное оцепенение. Она забралась с ногами на лавку и сидела, уткнувшись подбородком в острые коленки. Ее крефф уехал. Идти завтра на урок к великану Дарену было страшно, аж под ложечкой сосало. Про него говорили, будто наставник он лютый. А даже если и врали… все одно душа не лежала. Чужой он. Пока присмотришься, пока понимать начнешь… Тошно.
А еще, пуще прежнего стискивала горло тоска. Вот она сидит здесь и печалится о завтрашнем дне, об уехавшем Клсехе, а Айлиша лежит в холодном мраке мертвецкой на столе…
От этих раздумий душили слезы. Но разделить тоску было не с кем. И плакать тоже казалось глупым. Что слезы? Прольются и все. Подругу это не вернет. Страшно становилось при мысли о том, каково сейчас Тамиру. Сколько отчаянного упрямства было в его глазах, сколько ярости… нет, он не позволит издеваться над телом любимой, отыщет способ похоронить ее по-людски. А уж как за то накажут ослушников — какая разница? До смерти не запорют, а боль терпеть они уже выучились. Наказания, все одно — не миновать, но юная целительница не заслужила поругания. Раздавила ее Цитадель, как многих. Не отыщи ее крефф, все могло бы сложиться для девочки из рода Меденичей иначе.
В памяти всплыло милое улыбчивое лицо и мелкие кудряшки надо лбом. Как стеснялась она, когда им отмахнули косы! Как растерянно проводила ладонью по опустевшему затылку и жалобно смотрела на подругу по несчастью…
А первая ночь в Цитадели? Когда они как испуганные озябшие жались друг к другу под тонкими одеялами, делясь теплом. И как Айлиша старалась отодвинуться от Тамира, стыдясь и обмирая, и как потом заснула, уткнувшись носом ему в спину. А наутро, при свете дня, стеснялась парню даже в глаза посмотреть. Лесана тогда забавлялась над обоими, потому что смущение Тамира было еще мучительнее.
Или тот памятный вечер после порки, учиненной за расправу над Фебром? Ласковые, осторожные руки, обмывающие окровавленную спину, впервые познакомившуюся с кнутом и безуспешные попытки скрыть слезы жалости, готовые закапать на раны подруги.
