Словно неведомые силы пробуждаются в слабом непослушном теле. Айлиша бежит, бежит по крутой лестнице. Одна стена вдоль ступенек обрушилась и если оступишься — полетишь прямиком в черную тьму. Но она бежит и ничего ей не страшно. Только этот плач. Безнадежный крик беспомощного существа, всеми брошенного, покинутого.
А через миг девушка оказывается в черном коридоре и мчится навстречу плачу, рвущемуся из-за тяжелой двери. И почему-то в груди уверенность: за дверью этой непременно окажется покой Бьерги — креффа некромантов.
Коченеющей рукой Айлиша толкает тяжелую створку, снова слышит надрывный детский плач, дверь распахивается и… на глазах у обезумевшей от бега и тоски целительницы покой колдуньи вместе с лежащим на лавке младенцем обрушивается вниз.
Девушка видит, как пропадает в черной пустоте кричащий комочек и, понимая, что не сможет выжить одна среди этой темноты и отчаяния, делает шаг и падает следом. Сердце подпрыгивает к горлу. Она просыпается на мокром от пота тюфяке, дрожащая, заплаканная, разбитая, трясущаяся от ужаса и необъяснимой боли.
* * *
В один из вьюжных дней студенника — первого месяца зимы — судьба приготовила ей новое испытание. Только девушка вбежала в Башню, отряхивая с кожуха снег и дуя на озябшие ладони, как Ихтор огорошил ее новостью:
— Сегодня, душа моя, буду учить людей жизни лишать.
От этих страшных слов, сказанных с обыденным равнодушием, казалось, застыл воздух. Айлиша помертвела. Не послушные губы сами собой прошептали:
— Я целитель. Не убивец.
— А что делать будешь, целитель, с тем, кого и спасти нельзя, и в живых не оставишь мучиться? — вздохнул крефф. — Как дашь легкую смерть? И чтобы мгновенная, без мук.
— Не знаю. Убить не смогу. Я всякий раз со двора убегала, когда мать птицу резала. А уж, когда скотину забивали и говорить нечего. Седмицу болела потом, мясо видеть не могла, — упрямо мотнула головой девушка. — Не смогу я. Против Дара целительского этого, против воли Богов. Только Хранители решают, кому жить, а кому умереть.
— Дура, — сказал, как выплюнул, одноглазый, — когда ж ты в ум-то войдешь, наконец, а?
И, подтолкнув упирающуюся лекарку, так и заставил идти в покойницкую.
До самой ночи Айлиша твердила урок, запоминая, где на человеческом теле самые уязвимые места. Ихтор был зол в учении, спуску не давал. Хочешь, не хочешь, все запомнишь.
А на следующий день Майрико наставляла послушницу делать потраву, что за мгновение способна остановить стук сердца или заставить человека гнить заживо. Рассудок юной целительницы отказывался понимать, как лекарь может отнимать жизни?! Да и видано ли это, чтобы целитель был еще и равнодушным убийцей? Все ее естество восставало против этого. Впервые девушка горько сетовала на свой Дар, впервые задумалась — хочет ли постигать науку? Может напрасно она мечтала о Цитадели? Может, ее удел заменить Орсану и занять ее место деревенской знахарки? Поди пойми.
