Дон Луис постепенно переставал быть хозяином на ранчо. Он отчаянно нуждался в поддержке, чтобы выиграть битву с Приттсом, а его сын — отец Друсильи — давно умер.
— Если нужна моя помощь — только позови.
Она опустила глаза и ничего не сказала, а я почувствовал себя виноватым, хотя не знаю почему. Я никого не любил так, как Друсилью, никогда ни с кем не говорил о любви и даже не представлял, как начать этот разговор.
— В Море возможны беспорядки, — сказал я, — лучше держите наших людей подальше от города.
— Знаю. — Она помолчала. — Твой брат видится с сеньоритой Приттс?
— Последнее время нет. — Я запнулся, не зная, что сказать дальше, но потом рассказал о месте, которое мы нашли для дома, и поблагодарил Друсилью за помощь, оказанную людьми дона Луиса, когда мы готовили глиняные кирпичи для укладки стен. Рассказал о Томе Санди и Оррине. Друсилья слушала, задумчиво и отрешенно. Все мексиканцы были заинтересованы в скорейшем избрании городского шерифа, для них это было очень важно. Его ответственность будет ограничиваться городскими пределами, но не исключено, что в дальнейшем городской шериф станет шерифом всего округа. В любом случае выбор человека на эту должность будет иметь большое значение для мексиканцев, которые торговали в Море, а многие там и жили.
Я говорил совсем не о том, о чем хотел сказать, искал слова, но они не приходили.
— Друсилья, — решился я, — знаешь…
Она ждала, а я лишь покраснел, рассматривая свои руки. И наконец, разозлившись на себя, встал.
— Мне надо идти, — сказал я. — Только…
— Да?
— Можно, мне вернуться? То есть приезжать почаще?
Она посмотрела прямо мне в глаза.
— Да, Тай. Приезжай, пожалуйста, как можно чаще.
Уходя, я злился на себя за то, что ничего ей так и не сказал, девушке, о которой мечтал. Я не умел общаться с женщинами, но Друсилья, скорее всего, думала, что у меня есть опыт в этих делах и если бы я хотел сказать что-нибудь важное, то сказал бы это.
Наверняка она решила, что мне нечего говорить, и была вправе так думать, потому что мужчина, который в такой момент не выскажет все, что у него на душе, вовсе не мужчина. Хотя она вообще могла обо мне не думать…
Возвращался я в отвратительном настроении, настолько занятый собственными мыслями, что если бы в тот вечер кто-нибудь устроил на меня засаду, то убил бы с первого выстрела. Подъехав к дому, я увидел у коновязи лошадь Олли.
Олли приехал с человеком, который держал в Море магазин. Его звали Уилсон.
