Давным-давно, две тыщи с половиной лет назад,
В убогом низеньком полуразрушенном домишке,
На острове Эфес свободный житель Герострат [11] ,
Варил похлебку, в печь бросая кедровые шишки.
Жена ворчливая, детишки, огород,
И нежеланье дальше жить плебеем,
Лачуги нищей в дырах обветшалый свод
Беднягу привели к невиданным идеям.
Плебейский быт и жизни нищета,
Да при тщеславии неимоверном Герострата,
Все привело к тому, что с помощью осла
Решил он мир перевернуть когда-то.
Осел упрямый, кожею обтянутый скелет,
Нагружен был дровами от оливок до предела,
И Герострат в гордыне дал обет,
Храм Артемиды сжечь, решив, что это стоящее дело.
Там, за 500 до нашей эры, был расцвет,
Невиданный расцвет прекраснейшей Эллады,
Философов и математиков неувядаемый букет,
Стремленье мироздание понять им было надо.
Седьмое чудо света было в Греции на острове Эфес —
Дворец, построенный в честь греческой богини Артемиды,
Поклонников богини плодородия, охоты и не перечесть,
И Герострат не мог стерпеть такой обиды.
Полдела сделано, ослу он закричал: «Пошел!»
Не тут-то было, ведь дровишек много в возе.
Колена подогнув, осел упал на пол,
Ведь подскользнулся он на собственном навозе.
Осел, наверное, совсем и не хотел
Везти дрова, чтоб погубить храм Артемиды,
Седьмое чудо света сжечь – ведь даже для осла предел,
Кощунственное дело, ведь касается Фемиды.
Ну, как мне не воскликнуть в удивленьи «Ах!»
Ведь от осла зависела судьба строенья,
Известно, имя Герострата уж давно в веках,
А имени его осла не знаем, к сожаленью.
Бывает так, что из-за пустяков
Срываются огромные в истории деянья,
Наполеон, подозревая Жозефину, был готов
Кампанию в России прекратить, от ревности терял сознанье.
Ну что ж, продолжим, если начали, друзья.
И назовем наследников гордыни Герострата,
С желанием в веках остаться навсегда,
Для них насилье и разбой, убийства – это свято.
Дантон и Робеспьер хотели новый мир
За счет голов в корзине гильотины строить.
Из Сталина и Гитлера народы сделали кумир,
Разрушив старый мир, хотели новый мир построить.
А с храмом что! Сто двадцать семь божественных колонн
Вверх возносили портики на храме Артемиды,
И гением отточенный, по красоте невиданный Пилон,
Да не один – украшен статуей слепой Фемиды.
Какой Большой театр – архитектурно чепуха,
