Через два дня мы уехали в пионерский лагерь. А когда вернулись недели спустя — тотчас засобирались к дяде Ване. Егорка хотел отнести ему какую-то необыкновенную оранжевую стрекозу. Засушенную, он берег ее пуще глаза. Мне нечего было нести. Мне просто-напросто нужно было поговорить с дядей Ваней, посоветоваться по страшно секретному делу. Я надумал убежать из дому. Из самых благородных побуждений надумал. Матери было трудно прокормить нас — мы с Егоркой росли, и вместе с нами рос наш аппетит. А убегу на море, Балтийское или Баренцево — неважно, поступлю юнгой на корабль. Чем время терять понапрасну, за школьной партой штаны протирать, настоящему делу выучусь. Пусть только дядя Ваня подскажет, на какой корабль надежней проситься: на линкор или на крейсер. Где кормят лучше?
— Нету дяди Вани, — сказала нам мать, вовсе не догадываясь о моем коварстве. — Сидите, братцы, дома.
— А где он? — в один голос вопросили мы с Егоркой.
— В город уехал. К дочери.
— К Варьке?
— Я тебе задам «к Варьке»! Как ты взрослых называешь? — непривычно громко закричала мать и замахнулась на меня.
— Все равно она Варька! И дура набитая! — не смирился я и выскочил за дверь. Егорка — за мной.
Мы шли, куда глаза глядят, и наши босые ноги купались в дорожной пыли. А мы отчаянно размахивали руками и, перебивая друг друга, вспоминали, какая она, эта Варька, и не могли поверить, что дядя Ваня уехал к ней.
— Помнишь, — захлебывался словами Егорка, — помнишь, как она нашу маму колхозной бабой обозвала?
— А ты помнишь, как мы ее на вокзале встречали? Про сирень помнишь?
Мы втроем ездили на вокзал. Прошлой весной. Дядя Ваня огромный букет сирени дочери протянул — от пояса до макушки укрыл ее цветами и листьями. А она взяла сирень, ткнулась накрашенными губами куда-то за дядиванино ухо, а потом букет мне протянула:
— Подержи, кавалер, минуточку.
Да так и не вспомнила о нем. Когда домой приехали, Егорка побежал к дяде Ване спросить, что с ней делать, с сиренью этой. А дядя Ваня махнул рукой.
— Делайте, что хотите…
Так вот и шли мы, и вспоминали, и Егорка вдруг изрек непримиримо:
— Неправда это!
— Что, Егорка, неправда?
— Не мог он так, чтобы нас бросить и уехать к Варьке, — пояснил Егорка и полюбопытствовал — А куда это мы летим как угорелые?
Мы остановились и сразу же увидели Оську. Он катился нам навстречу — новый медный самоварчик на ножках-колесиках, и сияние от его улыбки во весь рот напоминало блеск юбилейной медали.
