Василий взглянул и уткнулся в тарелку, куда полковник наложил ему спаржи. Не знал, что делать со спаржей, и стал ловить ее вилкой.
— Что вы, батенька, делаете?.. Спаржу вилкой?.. Видно здорово вам мисс Рози в поджилки ударила.
— Я этой штуки не ел! У нас не растет! — зло сказал Василий.
— Я и забыл! Вы ведь сибиряк! Ну, выпьем, голубчик, за тайгу-матушку, чтоб в ней все большевики передохли!
Допивая рюмку, услыхал Василий сбоку шуршание щелка, такое знакомое и дразнящее, что вспомнил Инну Владимировну и резко повернулся.
Стояла у столика небольшого роста женщина в испанском костюме, с черной кружевной мантилией на плечах и цветами в волосах. Худая и тонкая, и на блестящей стене зала резался смуглый ястребиный профиль.
— Карменсита!.. Садитесь! — сказал, привстав, капитан Одоевцев.
Женщина легким движением расправила платье и опустилась на стул. Прищурила миндалевидные глаза и посмотрела на Гулявина.
— Новенький? Откуда достали? — процедила она гортанным голосом.
— Познакомьтесь. Поручик Волынский!
Карменсита протянула тонкую руку для поцелуя, и Василий смущенно поцеловал. Женщина блеснула глазами.
— Не надоело еще пить? Вот люди!.. Скоро вас в психическую отвезут?
— На наш век хватит, — ответил Одоевцев, — лишь бы в психической вас можно было найти, а там море по колено!
Она опять повернулась к Гулявину.
— Вы откуда? Из Сибири?.. Далеко! У вас лицо хорошее, не пропитое!..
Но прежде, чем Василий ответил, у стола появился тоненький, очень красивый офицер в щегольской черкеске. Его встретили дружными возгласами:
— Князь!.. Душка!.. Откуда? Какими судьбами?
— С фронта только что… В отпуск.
— Садись, садись. Рассказывай!
Офицер сел против Карменситы и закурил.
— Что ж рассказывать?.. Особенного ничего!.. Скука! Вот разве в Тихорецкой удовольствие было, — выпуская дым из мягких розовых губ, сказал он неторопливо, приятно грассируя.
— Ну?!
— Взяли мы ихний санитарный транспорт, а там девчонка, сестра милосердия. Завзятая большевичка! Из вагона по нашим шпарила. Но хорошенькая, как чертенок. Лет семнадцати. Ну, привели ее ко мне… Я говорю: «Жаль мне вас, мадемуазель, на тот свет отпустить такой юной и не познавшей высоких наслаждений нежной страсти». — «Я вас не понимаю», — говорит. Ну, я ей объяснил так, жестами. Так она мне в лицо плюнула. Ну, естественно, позвал казачков, приказал ее разоблачить, привязали к кровати, и через нее целый взвод пропустил. Познала в избытке.
Слушал Василий, и мутилось у него в голове от выпитой водки и злобы.
