— Как хорошо ты сделал, что приехал. Места наши очень красивы!
Немного погодя Исмаил спросил:
— По всей видимости, вы тут обжились, правда?
— Да, и сам не заметил, как привык к этим местам.
— Хорошие места, действительно!
— С другой стороны, у меня и выбора не было. Захотелось мне, как говорят здешние простые люди, принять без торга эти места. Море, шторм, улов, туман, дожди, леса — все это. Сначала я большего хотел, но, когда вошел в возраст, немножко стал опаслив, что ли. Знаю, что это все — во имя этих парней. Каждый раз, когда я раньше приезжал на сезон только, я под Кораном должен был пройти и вообще на ловле вдвойне был осторожен. Если бы не ради них, я бы тут не остался, хотелось сорваться с места и идти, а где вечер застанет, там и заночевать. Как Малик, упокой его Аллах.
— Я слышал о нем от матери.
— Спаси его Аллах, он прожил необыкновенную скитальческую жизнь.
— Мама всегда говорила, что Мирза Малик умер на чужбине. Был одиноким. Некому было стакан чая ему подать.
Мирза Манаф вздохнул и сказал:
— Спаси его Аллах. Могила его тут недалеко выше по склону, около деревни.
— Может, сходим?
— Да, пообедаем и сходим, этим же путем пойдем обратно.
Они шли вдоль леса. Дорога была мягкой и влажной. Шли мимо кустов и полегшей к земле пожелтевшей травы. Мирза Манаф вставил сигарету в тонкий изящный мундштук, зажег ее и нервно, глубоко затянулся. Сказал:
— Ты еще молод, Исмаил, и пока мало погрузился в жизнь, не представляешь, какое болото нам уготовано. Мне скоро пятьдесят, и я изо всех сил стараюсь удержаться на поверхности. Мирза Малик тоже изо всех сил бился, но в конце концов сил у него не осталось — и он махнул рукой. Сдался. А время мое и таких, как я, еще не пришло.
— Иншалла, пусть ваша жизнь долго продлится.
— Жизнь и смерть — само собой, но речь не о том. Мы все, из поколения в поколение, на этой красивой, как рай, земле живем в нищете и несчастьях. Мы пленники куска хлеба, как те коровы, что крутят молотилку, с утра до вечера ходим по кругу. А в итоге — ничего, только голова кружится. Всегда хлеб ехал верхом, а мы шли пешком. Всегда мы бегали и суетились, а цели не достигали. Отцы наши, чтобы накормить жену и детей, во все двери стучались. Зимой, в метель, в горах, десять раз обледенеешь, если не замерзнешь насмерть. Летом в море тонули и пропадали. Холера, туберкулез, чума, тиф, неурожаи — сотнями их косили. А если этого не было, ханы и господа сваливались на голову, не давая крошки сладко съесть. И мы с небольшими отличиями унаследовали туже беду. Вон посмотри на эти большие виллы, лес и поля, все это — собственность господ и их челяди, начиная с той гостиницы и до рыбопромыслов и кораблей, все принадлежит им. А мы все — их рабы. Внешне наше положение лучше, чем у древних рабов, но дверь крутится все на той же петле. После нас наши дети унаследуют бедность и горе, и, пока такой порядок длится, останутся и беды. Жаль, что мы не имеем удовольствия от жизни. Не в силах задуматься о земле и светилах. Вдохнуть аромат цветов, почувствовать красоту бытия. Не видим, не ездим, не знаем, так и доживаем, и в гроб ложимся!
