Исмаил удивленно переспросил:
— На вашем счету?
— Да, как я и сказал, на моем счету, номер 444.
Хедаяти, записывающий цифры, сказал:
— Господин Аспиран, он пока не знает этого. Будьте добры, подождите немного, я лично буду к вашим услугам.
Затем он достал карточку счета из пачки других карточек и объявил:
— Пожалуйста, уважаемый господин, один миллион шестьсот тысяч риалов — такова сумма на вашем счету.
— Очень хорошо, господин Хедаяти. Но я вам много раз говорил, и это записано у вас на моей карточке: мое имя Зинати, а не Аспиран!
Он сказал это и быстро вышел на улицу. После его ухода следы улыбок еще оставались на губах многих.
Исмаил считал, и конца этому не было видно. Большой и указательный пальцы он погружал во влажную губку, находящуюся в пластиковой чашечке, смачивал их и продолжал считать. Пальцы устали. Он уже не выдерживал. Клиенты через барьер с удивлением наблюдали за его неловкими движениями — и его от стыда прошибал пот. Он встал и пошел в буфетную. Ноги затекли, а новые туфли громко скрипели, отчего было еще мучительнее. В буфетной он посмотрел на себя в зеркало. Вид у него был подавленный. Он немного ослабил узел галстука, свободно вздохнул, сполоснул водой лицо. Сел на стул напротив вентилятора буфетной. Расслабил руки и ноги и закрыл глаза. Вспомнил о кофейне Али-аги. В это время там — тишина. Заходят иногда пенсионеры, старики, да порой усталые водители такси или поденные работники, чтобы утолить жажду, моют руки и лицо и просят напиться.
— Приятного вам отдыха!
Он открыл глаза. Это Могаддам вошел, чтобы приготовить чай.
— Ничего не делавши, уже устали?
— Нет, друг, я не устал. Терпение кончилось. Не могу просто так считать деньги.
— Надо привыкать, работа в банке вся такая.
Он наполнил чаем несколько стаканов.
— Если позволишь совет, вставай и иди в зал — хотя бы делай вид, что работаешь. Иначе нашему говоруну Солеймани это не понравится, и он быстро издаст приказ об увольнении.
Исмаил тяжело поднялся, оправился и вышел из буфетной. По пути ему нужно было пройти мимо Сафара. Тот тоже, как и Хедаяти, сидел перед своим окошком. Выдавал и принимал деньги и вносил записи. Говорил он скупо. Его лицо было каменным и холодным, брови напряженно выгнуты. Выглядел он так, будто какой-то драгоценный шанс уходил из его рук. Все слова, не относящиеся к работе, игнорировал. Лишь тогда, когда смеялись все, он коротко улыбался — и опять возвращался к делу. Исмаил придвинул один из стульев и сел рядом с ним.
