За два часа я сделал пятьдесят или шестьдесят выстрелов. Я не торопился, целился тщательно, внимательно проверял попадание и, если было нужно, менял установку прицела, внося поправку за поправкой в методику прицеливания и производства выстрела, пока не добился результата: серии из дюжины выстрелов со стопроцентным попаданием в «десятку». Теперь можно было передохнуть. Я уже не вздрагивал, как это было после первых выстрелов; правое плечо приятно ныло, ему досталось, но оно надолго запомнило силу отдачи; а глаз настолько сжился с тонким перекрестьем, что, когда я шел обратно к клубу, отпечатавшийся на сетчатке остаточный образ все еще маячил передо мной — согласно закону Эммерта.
Согласно моему собственному закону, я был готов к встрече с Куо.
Просить кого-либо в клубе доставить «хускварну» было бы небезопасно, да и в списанном здании ее все равно никто бы не принял и не расписался, на складе воздушных змеев тоже, а других надежных перевалочных пунктов у меня не было. Поэтому я отнес ее к себе в «тойоту», доехал до новой парковочной стоянки рядом с Линк-роуд — это сразу, как съезжаешь с Рамы IV, — а оттуда, описав круг в три квартала — могла появиться слежка, — пешком дошел до места.
…Бангкок — это город, где храмы увенчаны башнями из золота и где люди, исповедующие изысканный стиль, прикрывают атрибуты своих ритуальных действий золотистой тканью.
Остаток пути до обреченного здания я проделал как неудачливый коммивояжер, неся под мышкой свернутый трубкой дешевенький коврик.
Моя последняя встреча с Ломаном состоялась двадцать восьмого в полночь, накануне Визита. Он находился под сильным впечатлением от услышанных по радио новостей, которые передавались несколькими часами ранее.
В душном тяжелом сумраке склада Ломан выглядел так, будто его бьет озноб; когда он говорил со мной, казалось, что его бледное лицо парит, оторвавшись от тела, на фоне боевых узоров воздушных змеев. Сверкали только глаза, лоск сошел с него, начисто смытый напряжением последних дней.
В эти дни Ломан все яснее осознавал, какой маховик он заставил вращаться, вызвавшись в Бюро руководить действиями агента, который должен будет попытаться сорвать попытку покушения, и выбрав в качестве этого агента меня.
Ломану приходилось руководить большими операциями, когда на карту были поставлены жизни многих людей, выполнявших его указания. Тот факт, что трое агентов, действовавших по его заданиям, погибли, следовало поставить ему в заслугу: под руководством менее способного директора потери при достижении подобных целей оказались бы куда значительнее. Ему приходилось рисковать — рисковать физически, собственной жизнью, — непосредственно участвуя в операциях, и он неоднократно выказывал завидное мужество, но это, конечно, не могло сравниться с той совершенно поразительной смелостью, которую он проявлял, беря на себя груз ответственности за судьбы людей, отправляющихся по его приказу на смертельно опасные задания.
