Мы не ждали ничего хорошего от этой довольной массы, ибо в другом мире Свободной зоны, который мы устанавливали, им не было места. Разве можно ждать пощады от уверенной в себе мощи, ощутившей смертельную угрозу благополучному положению в иерархии успеха, улетающей в тартарары. Все повторяется: таковы парламенты, где бы они ни были.
В зале играли в игру, ту, что через эпохи станет как бы природным ритуалом, не требующим объяснений.
– На что вы подстрекали наших слухачей в Академии? – донеслось до меня, занятого этими мыслями.
Вкрадчивый голос был из президиума – старейшины парламента, восседавшего в обрыдлой черной мантии, с острым взглядом над крючковатым носом. Ба! да это же бывший старейшина Органа Заборов! Значит, не уплыл с бывшим шаньюем в новом Ноевом ковчеге. Или тот ковчег спасся?
Я предполагал этот вопрос, но невольно ощутил себя бурсаком, прогулявшим урок.
– Мы обучали их искусствам, а также познанию себя. Науке будущего, о которой я знаю. Можете спросить у них.
– Уже спросили. Я говорю о подстрекательстве к избиению нашего молодежного отряда «новых гуннов».
– Вас дубинками били? – спросил я. – А нас – избивали. Чему вы их учите?
Толстая шея знакомого атамана «новых гуннов», развалившегося в первом ряду, явно стала багровой.
– Случай е был расследован – те были твои выкормыки.
Спокойнее, нельзя поддаваться на провокации!
Старейшина в президиуме подтвердил:
– Да, с этим разобрались. Материалы подаются в суд.
– Как разобрались! – закричал я сиплым голосом. – Еще не начинали.
Старейшина, не обратив внимания, забыл свой загадочный тон и с неподдельным интересом спросил:
– Как вам взбрело в голову, что познающий себя может изменить мир?
Атаман с усилием повернул неподвижную шею.
– Демонское вселение может украсть наши умове.
Я не удостоил их ответом. Эдик, смотревший с величайшим удивлением, вмешался:
– Это выход из сна разума в поэзию. А движет миром – поэзия!
В зале грохнул смех, некоторые депутаты даже вытирали слезы. Мы ухнули в чудовищную темную бездну предустановленного порядка, лишенного каких-либо сантиментов. Мы казались им болтливыми детьми.
Старейшина уперся в меня сверлящим взглядом.
– В своих беседах со слухачами вы изображаете нашу родину бездомной.
Я тоже дико засмеялся. Наверно, это донос какого-то постороннего слухача Академии.
– Кто это сказал? Я говорил о бегстве из бездомности – древнем инстинкте человека. Разве у вас есть этот инстинкт?
В зале одобрительно зашевелились.
