«Купился я, что ли, на услужливость, но как же можно не знать таких простых вещей!» – сокрушается Павел Федорович и все еще с надеждой смотрит на телефон.
Живет он один давно – дочка редко навещает, а жены у профессора то появляются, то пропадают.
Одна отдушина – Степа, да вот обидел его Павел Федорович, поставил ему неудовлетворительно, а теперь мучается. Благо бы знал он, что Степа ответить не сможет, но ведь был в нем уверен…
Крупа уже засыпана в кипящую воду, а мысли профессора до слез, до отчаяния насквозь продирают. Как страшно разочарование!
Да и все можно было бы простить, но хамство, с которым Степа рвал билет и обзывал профессора крысой, грызет сердце.
Да если бы и позвонил Степа ему, что было бы? Гордость и обида захлестывают, и поди объявись сейчас студент, точно высказал бы Павел Федорович ему всю правду в глаза.
На лестничной площадке послышалось поскрипывание и кислые вздохи, легкий топот, а затем бряканье – как будто железной банки.
Профессор прислушался и подошел к входной двери, заглянул в глазок. На площадке света не было, но кто-то прикуривал, слышалось щелканье зажигалки и сплевывание.
Профессор не решался открывать дверь, хотя начинал понимать, кто за ней стоит. И, поняв это, решил ни за что не открывать, пока Степа сам не позвонит. Пошел на кухню, сел и раскрыл газету, пытаясь вчитаться в большую статью.
Каша шипела на плите; за дверью шуршало и позвякивало.
Ожидание еще больше разозлило профессора, и он стал говорить сам с собой:
– Да что он там возится, негодяй! Пришел – так заходи, и нечего топтаться под дверью! Ведь прощу же и так! Нет, торчит, идиот!
Пауза затягивалась. Уже и каша поспела, и положил себе профессор ее в тарелочку, молоком залил.
В дверь постучали. Профессор, стараясь не шаркать, прошел к двери и спросил:
– Кто там?
Никто не ответил. Павел Федорович вслушивался.
«Да что он дурачится, – думал он, – мстит мне, что ли?»
– Степа, это ты? – спросил громко профессор.
Ответа все еще не было. Тогда Павел Федорович скинул цепочку и повернул рычажок замка.
В дверях стоял Степа и бессмысленно смотрел сквозь разбитые очки: треснули оба стекла так, что казалось, что глаза выехали за середину стекол и выглядывали – сбоку один, и у носа другой. Степу качнуло.
Никто из разругавшихся не начинал объяснений.
Стояли они так с минуту, потом Степа развернулся и, покачиваясь, стал спускаться по лестнице.
– Куда ты, дурак?! – только и сообразил сказать вслед профессор, чувствуя холодноватый ветерок в рваных тапочках.
