Этот отпечатанный пафосный панегирик не мог доставить радости Екатерине. О шестнадцатилетнем Павле говорили как о каком-то спасителе России, который в будущем подарит стране и людям «блаженство». Конечно, тут не обошлось без «доброхотов», раструбивших о болезни и взвинтивших нервные настроения. Главный среди них Панин, рыдавший часами и писавший разным знакомым о своих страхах и переживаниях. Но с ним ничего не поделаешь; надо не придавать этому всему особого внимания, а со временем весь этот «спектакль» и забудется! Екатерина готова была «задвинуть» Цесаревича как можно дальше от государственной авансцены; сделать его неким личным атрибутом власти, но ничего не получалось. Волей-неволей Павел Петрович занимал своё собственное место; на него смотрели как «на семя Петра Великого», а всесильная Самодержица тут была бессильна.
Приближалось совершеннолетие Цесаревича. Законом этот возраст определён не был, но в соответствии со старой традицией таковым рубежом считалось восемнадцать лет. Некоторые надеялись, что Екатерина уступит Павлу Петровичу место на Троне; сама же она ни о чём подобном не помышляла. До её ушей долетали подобные разговоры, она их считала «глупыми», а распространителей их — «дуралеями». Не для того она столько лет терпела и боролась, чтобы по доброй воле отдать завоеванное тени ненавистного Петра III.
Самое неприятное, что в числе распространителей подобной государственной ереси были и фигуры заметные. Никита Панин явно симпатизировал этому «прожекту». Но Никита умен, умеет скрывать душевные секреты. Зато его младший братец — Петр Иванович — не стесняется, и в обществе оглашает подобные крамольные мысли. Екатерина платила Петру тем, что не раз называла того «вралем» и личным недоброжелателем и наставляла приближенных, чтобы его не приглашали, а лучше и вообще с ним не виделись. Когда же в 1767 году она жаловала графский титул, то его получили оба брата. Екатерина всегда считала лучшим способом завоевать лояльность того или иного лица — купить её дарами и пожалованиями. В случае с Паниными этот приём не сработал; оба брата так и не стали ей до конца душевно верными и лично преданными.
В сентябре 1773 года Екатерина в приватном послании московскому генерал-губернатору князю М. Н. Волконскому (1713–1786) написала о Петре Ивановиче: «Что касается до дерзкого известного Вам болтуна, то я здесь кое-кому внушила, чтоб до него дошло что, если он не уймётся, то я принуждена буду его унимать, наконец. Но как богатством я брата его осыпала выше его заслуг на сих днях, то чаю, что и он его уймёт же, а дом мой очистится от каверны. Чего всего Вам в крайней конфиденции сообщаю для Вашего сведения…»
