— Это было в последний раз, когда ты его видел? — спросил Питер.
— Нет, через немного времени я пошел к нему домой, поглядеть, как он там живет. Я знал, что он сильно болеет, и он был там один, а одна здешняя старуха приносила ему козье молоко и прочее. Он был рад еще раз меня увидеть и взял меня за руку, а потом написал несколько слов на бумаге и отдал ее мне. Я и теперь храню ее, и больше его живым я не видел.
Он сунул руку под мышку, где у него болтался потрепанный мешок из козлиной шкуры, и достал оттуда пожелтевший обрывок бумаги — лист из именного блокнота с фамилией Дагласа, изящно напечатанной вверху. Питер прочел написанное и протянул листок Левину. «Если идея ускользает, пусть ускользает. Но если можешь ее удержать, удержи, и однажды она, несомненно, поможет тебе подняться». Ниже стояла подпись: Даглас Браун.
Питер пристально смотрел на старика и спросил:
— Что за идею он имел в виду?
Левин уловил в его голосе какую-то тоскливую нотку.
Голова у старика была немного угловатая, как колода; когда-то он, видимо, был очень силен. Он мрачно покачал головой:
— Не знаю. Так никогда и не понял. Эти баки…
Он замолчал, повернулся к бакам и долго смотрел на них, кажется, пытаясь свести воедино свои мысли. Левин подумал, что все это, видимо, представляется ему сном — после стольких-то лет! Старик между тем собрался было заговорить, но раздумал. Помотал головой, поморгал, и Левин подумал: «А теперь все это канет в прошлое, в забвенье, вся та жизнь, все те заботы и устремления, все те надежды, все это непонятное и несообразное».
Когда они возвращались к дороге, Левин заметил блеснувший в зарослях болт. Он поднял его и сунул себе в карман, удивляясь, что это за металл, если он сохранил блеск, несмотря на прошедшие годы. Забравшись в кабину грузовика, он заметил: старик был явно тронут всей этой сценой и теперь выглядит очень удовлетворенным.
— Он выглядит более довольным и счастливым, — заметил он.
— Ну, он же передал все заботы нам, — ответил Питер.
Не пропуская ни одной выбоины, качаясь и переваливаясь на рессорах, «лендровер» продвигался вниз по склону разоренной горы, дизель взревывал и скрежетал, протестуя против безумных ям и ухабов в почти исчезнувшем дорожном покрытии. Глядя в окно, Левин сказал:
— Они тут весь ландшафт уничтожили. Никогда бы не поверил, что такое возможно. А здесь ведь, знаете, была очень приличная дорога.
Питер только кивнул в ответ. Его молчание, как теперь понял Левин, было чем-то вроде траура по чему-то гораздо более значительному, чем его собственная жизнь; вся страна была обуяна поражающей всех и вся удушающей жадностью, невыразимой и невыносимой, особенно перед лицом его полной беспомощности и невозможности что-то здесь изменить. Левин тоже молчал, вспоминая снова, как его тогдашний приезд сюда свел его с Винсентом, мертвым теперь Винсентом, потом вспомнил миссис Пэт, потом Адель, которой в тот вечер рассказал об их авантюрной поездке, вспомнил даже о том, как они вновь обрели собственные тела и собственную страсть, лежа в широких полосах лунного света, приникающего в их номер в отеле, и ему снова показалась совершенно невыносимой мысль о том, что ее больше нет и никогда больше не будет. Они тогда были настоящими гигантами в постели, из-под простыней торчали четыре ноги. Как ему это тогда нравилось — полностью полагаться на ее тело, он чувствовал себя таким маленьким, лежа на ней. Больше этого нет. Наклоняясь и валясь с боку на бок, зажатый между дверцей и плечом Питера, он ощущал безжалостность своего теперешнего одиночества, и это его удивляло. Дагласа, как он теперь понимал, довели до безумия его надежды. Надежды на эту гору, которую уже тогда, тридцать лет назад, раздевали догола, лишали жизни, превращали в мертвый камень. И кто теперь в состоянии оценить возвышенность этих его надежд, его высокий порыв? Или это были просто иллюзии? А что вообще не иллюзия? Оказавшись в этих горах, Левин еще раз нашел подтверждение своей догадке: неловкий, неуклюжий Даглас, видимо, нарушил какой-то почти священный запрет, попытавшись превратить жизнь человека с Мэдисон-авеню в нечто значимое, но не знал, как это сделать. Разве что решившись на такое вот абсурдное предприятие. «И наверное, именно поэтому его образ — даже после столь короткого с ним знакомства — остался у меня в памяти», — подумалось Левину. И теперь ему никогда от этого не избавиться, даже если он лишь отчасти понимает возникшую между ними связь.
