— Интересно было бы выяснить, пустил ли он его в ход, — ответил Питеру Левин.
Питер повернулся к Октавусу и спросил его по-креольски, работал когда-нибудь этот куб или нет. Старик тяжко вздохнул и опустился на пенек. Питер легко уселся на землю и стал переводить, что он говорит. Левин присел на корточки и откинулся назад. Голос старика звучал хрипло, надтреснуто.
Мистер Даглас запустил перегонный куб, а Октавус и еще трое насекали сосны и собирали смолу. Вспомнил он и Винсента, негра с Ямайки, один день тот наблюдал за работой и больше здесь не появлялся. Они начали получать скипидар — чудо, истекающее прямо из сосен, — и из первой же перегонки каждый получил по литру продукта на память, затем продукцию начали бочками возить в порт. Сюда потянулись больные, но им нечем было платить за скипидар, и мистер Даглас раздавал по кружке для лечения разных недомоганий, от болей в животе или кожных болезней и болячек во рту, а еще для лечения детей. Потянулись целые толпы жаждущих вылечиться от недугов. Даглас даже осматривал их, прямо как доктор, а его жена была вроде как медсестрой. «Некоторые расплачивались кусками баранины или бобами со своих огородов, но, как я понимаю, ему нужно было получать больше денег, чтобы аппарат продолжал работать, — говорил Октавус. — У моих родственников когда-то был магазин, так что я знаю, как вести бизнес. Вот мистер Даглас и отправился в порт, в банк, и те прислали людей посмотреть на эту штуку, но те заявили, что это не тот сорт сосен и что они ничего ему не дадут».
— Так мы проработали месяцев пять или шесть, — продолжал Октавус. — Однажды утром, когда мы только начали перегонку, он вышел к нам и велел все остановить и сказал, что у него больше нет денег, чтобы нам платить. Мы сели и стали обсуждать услышанное, но никто не мог ничего придумать, и мы ушли отсюда и больше никогда не возвращались. Но я-то живу поблизости, каждые несколько дней я забегал посмотреть, что тут происходит, может, он решил снова запустить машину. И вот однажды утром я увидел: он стоит согнувшись перед большим баком. Молится? Но он не двигался. Я тронул его, он поднял на меня глаза, и лицо у него было — одни кости. А его жена, надо сказать, рука у нее здорово распухла, она уехала обратно в Штаты — на операцию, и детей забрала с собой, и больше мы ее тут не видели. Даглас взял меня за руку, и мы с ним сели на землю и долго так сидели. Он очень хорошо говорил по-креольски, я все хорошо запомнил. Он сказал, что умирает, и поблагодарил меня за работу — я никогда не бездельничал и к тому же отвечал за работу остальных, понимаете. И еще он сказал, что теперь я буду владельцем этого, и передал мне бумаги, достав их из кармана рубашки, но я не мог их прочитать, они были на английском. Но наш священник смог их прочитать, и там было сказано, что я наследник. Но где мне было взять денег, чтобы платить рабочим?
